Замглавы Российского научного центра рентгенорадиологии Алла Доможирова — о проблемах учета онкобольных, оснащении диспансеров и методах лечения
Наталия Быкадорова
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем
Уровень выживаемости людей с онкозаболеваниями в России неизвестен — лишь в отдельных регионах есть такие системы учета. Об этом рассказала «Известиям» замдиректора Российского научного центра рентгенорадиологии, научный куратор форума For Life Алла Доможирова. При этом число выявленных случаев на ранних стадиях за 10 лет выросло на 8%, хотя ряд регионов пока уделяет такой диагностике всё еще недостаточное внимание — антилидерами считаются Магаданская область, НАО и Якутия. Опасения же, по словам эксперта, вызывает и практически неизменный процент пациентов, у которых такие заболевания обнаруживают уже на последних стадиях.
СПРАВКА «ИЗВЕСТИЙ»
Алла Доможирова — профессор кафедры онкологии, лучевой диагностики и лучевой терапии Южно-Уральского государственного медуниверситета, доктор медицинских наук, замдиректора Российского научного центра рентгенорадиологии, ученый секретарь Научно-практического клинического центра диагностики и телемедицинских технологий департамента здравоохранения Москвы.
«Выживаемость в России пока не исчисляется»
— Как изменилась выживаемость (время от постановки диагноза до смерти пациента от любых причин. — «Известия») пациентов с онкозаболеваниями в России за последние 10 лет?
— Выживаемость в России пока не исчисляется. Хотя краеугольный камень онкологии — понимать, как долго живет пациент после лечения. Но в РФ считают только количество пациентов, умерших за истекший год. Но эти люди могли встать на учет 20 или 30 лет назад, а умереть в этом году. Поэтому по статистике остается неясно, сколько же прожили умершие за год пациенты.
В некоторых регионах всё же есть информационные системы учета, по которым можно считать выживаемость. Ее учитывают в Самаре, Челябинске, Архангельске и еще пяти городах. Но это в чистом виде альтруизм, единой для всех медучреждений системы расчета нет.
Вместе с тем в мире показатель выживаемости исчисляется, и она увеличилась за последние десятилетия в несколько раз: в два, три, иногда четыре по разным нозологиям. Пациенты стали жить дольше. Этому способствовало повышение качества ведения пациента: ранняя диагностика, профилактика, улучшение образа жизни, совершенствование диагностических и терапевтических подходов.
Фото: РИА Новости/Алексей Сухоруков
— Как изменился процент излечения от рака?
— Есть такой ориентир: сколько выявляется пациентов с ранними стадиями — первой и второй, — столько проживет пять и более лет. Это критерии ВОЗ, на которые мы ориентируемся. И в России примерно такое положение дел и есть.
Но подсчет может быть не очень точным. После поправок в закон «О персональных данных» онкологической службе перестали быть доступны точные сведения об умерших пациентах. Если раньше регистратор ходил в ЗАГСы и сверял данные о больных, то сейчас это невозможно. Сведения поступают только по информационным потокам из региональных медучреждений. И если эти потоки не налажены, то пациенты теряются и на бумаге остаются «живыми» на конец года.
Но самая большая проблема регистрации больных в онкологии — отсутствие связи персонализированной базы с итогами региональных программ. По итогам года каждый регион формирует отчетную форму по онкологии, но критерии могут быть не основаны на персональных данных ракового регистра. Это приводит к искажению данных. Хорошо бы проработать этот вопрос в следующем федеральном проекте «Борьба с онкозаболеваниями» — текущий закончится в 2024 году.
Фото: РИА Новости/Евгений Биятов
— Есть проблемы с учетом больных на местах?
— Система регистрации онкобольных существует достаточно давно, и это очень хорошая база, но она зачастую не является основой официальных отчетных статистических форм. Например, есть отчетная форма 131 по итогам диспансеризации. Но ее данные не сверяются с раковым регистром, куда информация нередко приходит постфактум и из самых разнообразных источников.
И есть вопросы к результатам диспансеризации как государственной программы, направленной на раннее выявление рака. Ее отчеты не основаны на персональных данных, а целевые группы не всегда корректно отображают картину. Например, заболеваемость раком предстательной железы начинает увеличиваться после 55 лет. А у нас для диспансеризации определен возрастной период 45 и 50 лет.
Помимо этого, есть проблема слабой активности населения, которое не уделяет достаточного внимания своему здоровью. Врачи всё время должны выполнять планы: по прививкам, по диспансеризации и прочему. Но, объективно, обеспечить выполнение последнего не так просто. Хотя по опыту могу сказать, что качество медосмотров повысилось.
«Хорошей считается выявляемость, которая равна или превышает средний уровень по РФ»
— Насколько в России вырос уровень ранней диагностики рака за последние 5–10 лет?
— По данным официальной статистики и тех форм, которые формируются по итогам года, рост составил 8%. В 2011 году на ранних стадиях диагностировали 49,7% случаев, в 2021-м — 58%. Это вроде бы хороший показатель. Но плохо то, что показатель выявляемости четвертой стадии практически не уменьшается на протяжении последнего десятилетия. Возьмем тот же период: в 2011 году он составлял 21,3%, а в 2021-м — 20,5%.
Дело в том, что административный нажим приходится пока именно на раннее выявление. Четвертую стадию рака не утаить, она себя проявляет, диагностируется и фиксируется. При определении стадий опухолей медицина нередко сталкивается в том числе и с гиподиагностикой, то есть недостаточным уровнем точности в сложных случаях. Когда диагностика не позволяет конкретно определить тип опухоли, диагноз ставится консилиумом врачей. И вот таким образом ставится значительное количество онкологических диагнозов. Например, при раке молочной железы, шейки матки процент поставленных без гистологии диагнозов минимальный, а при раке легкого, печени, поджелудочной железы довольно большой.
Этих пациентов без гистологического анализа, морфологического подтверждения мы ставим на учет, лечим, но бывают случаи, когда специалисты по данным КТ ставили злокачественное образование в легком, ему проводили лучевую терапию, а в результате это оказывалось конкурирующее заболевание — туберкулез.
Фото: ТАСС/Гавриил Григоров
— Какие регионы лидируют по ранней выявляемости онкозаболеваний?
— Хорошей считается выявляемость, которая равна или превышает средний уровень по РФ, то есть 58% и более. За прошлый год среди таких лидеров оказался Татарстан, где неплохо развиты профилактические программы. Белгородская, Воронежская, Новосибирская области отличаются хорошими показателями — это если не считать Москву и Санкт-Петербург.
Среди антилидеров по этому показателю можно назвать Магаданскую область, Ненецкий округ, Якутию — там выявляемость на ранних стадиях меньше 50%. Отстающие — это обычно небольшие территории, у которых меньше ресурсов. У них менее развита сеть медорганизаций, где можно обследоваться, меньше лабораторий, в том числе и частных, которые позволяют ускорить процесс сдачи анализов.
«Онкодиспансеры за прошедшие 15–20 лет получили очень хорошее оснащение»
— Россия теперь не участвует в клинических испытаниях зарубежных препаратов. Как это сказалось на пациентах?
— Раньше контакты были очень тесные: наши специалисты весьма грамотные, но основу работы все-таки составляют первично зарубежные технологии лечения. Сначала участие в клинических испытаниях рассматривалось как коммерческие проекты, но потом количество пациентов, которые включались в клинические исследования, каждый год стало увеличиваться в десятки раз. То есть значительная часть пациентов, особенно с редкими патологиями, получала доступ к новым эффективным и дорогостоящим схемам лечения. Но стоит перестать принимать препараты, и болезнь прогрессирует. В перспективе эта проблема может нас настигнуть.
Если прекратится поток зарубежных препаратов, то это отразится еще и на проведении диагностических тестов. Мы не можем назначить пациенту препарат без проведения генетической, молекулярной и иммуногистохимической диагностики. А большинство реактивов зарубежные.
Фото: РИА Новости/Алексей Сухоруков
— Какова ситуация с медицинским оборудованием?
— Окружные и региональные онкодиспансеры за прошедшие 15–20 лет получили очень хорошее оснащение. Последние крупные закупки у нас были с 2019 по 2021 год. Из-за пандемии были внесены некоторые коррективы, но закупки продолжались. Но вот с техобслуживанием теперь могут возникнуть проблемы.
Срок жизни оборудования — порядка 10 лет. Например, линейный ускоритель стоит $200–250 млн. На три года дается гарантия, а ежегодное техобслуживание такого сложного оборудования составляет примерно 10–15% стоимости. Сейчас основная часть действующего оборудования — это то, что было закуплено в 2009–2014 годах. Конечно, китайские производители активно заходят на рынок запчастей, но есть вопросы к их долговечности.
Фото: ТАСС/Антон Новодережкин
— Какие методы диагностики и лечения считаются самыми эффективными, доступны ли они в России?
— Подавляющее большинство методик диагностики и лечения, которые существуют и используются в рутинной практике в высокоразвитых странах Европы и в США, в России есть. Но некоторых у нас всё же нет, например, гипертермии: опухоль подогревается, после чего пациент сразу идет на лучевую терапию. Метод эффективен при таких нозологиях, как саркома мягких тканей, костей. А у нас в этом случае ампутируют конечность, чтобы спасти пациента. Применение гипертермии позволяет этого избежать. Однако необходимое для этого оборудование не входит в стандарты оснащения онкодиспансеров, а у самих учреждений нет достаточно средств для его закупки.
Тупик рака: ученые описали способы предотвращения развития метастазов
Как можно остановить распространение опухолевых очагов по организму
Что же касается онкопрепаратов, то есть импортозамещение. Однако, как я уже упоминала, у нас пока не учитывается выживаемость, и потому результат их применения не очевиден. Конечно, можно назначать стандартные препараты, ведь схем лекарственной терапии онкологических заболеваниях огромное количество — спасибо фармацевтической промышленности.
