Два года назад не стало бывшего премьера Евгения Примакова, проводить которого на Новодевичье кладбище пришли все значимые люди страны. Каким он был — рассказал его близкий товарищ по МИДу, правительству, торгово-промышленной палате Борис Пастухов.
ГОРЯЧИЕ ТОЧКИ
- Примаков возглавил МИД 9 января 1996 года, в феврале вы стали его первым замом. Он пришел из Службы внешней разведки, вы трудились в министерстве после работы в Дании и Афганистане. Почему выбрал вас?
- Никогда не спрашивал Примакова, почему он решил назначить меня своим первым замом. Тогда большое значение придавалось Союзу Независимых Государств — а это была моя тема. Я полжизни положил на СНГ.
- Вы были прежде знакомы ?
- Шапочно. А с его предшественником Козыревым у меня отношения не сложились. Когда я после трех лет работы послом в Афганистане вернулся в Москву, меня Ельцин назначил зам.министра МИДа вопреки желанию Козырева. Классическая дипломатия тогда не желала заниматься СНГ, все спихнули на меня. Я был личным представителем Президента по урегулированию конфликта в Грузии.
- Вы смену внешнеполитического курса почувствовали сразу?
- Примаков, придя в МИД, мне задач не ставил. Он никогда ничего не провозглашал. Его считают великим востоковедом. Это так. Но забывают, что он решил проблему в самых горячих точках СНГ. Много лет мы занимались с ним решения проблем и конфликтов в Таджикистане. По горячей крови легче регулировать то, что застарело.
- Вы вместе ездили по горячим токам?
- Мы с Примаковым должны были забрать в Баку сотню армян и на российском самолете доставить их в Ереван. И там в этот же самолет посадить и доставить обратно в Баку сотню пленных азербайджанцев. Когда мы приехали в бакинский аэропорт, оказалось, что в этой сотне нет армянина, приговоренного к смерти за «военные преступления против азербайджанского народа». И Примаков сказал провожавшему нас президенту страны Гейдару Алиеву (который ценил Примакова очень высоко), что не полетит без этого человека. Гейдар позвонил, привезли военнопленного. Алиев нам дал в этот рейс сопровождающим своего заместителя министра юстиции .
- Конфликты на борту были?
- Когда вылетели, я подумал, что эта сотня может в любой момент взбунтоваться. И угнать самолет за границу. Я спросил у охранника Примакова, Валерия: «Сколько у тебя патронов?». Тот показал свой «Макаров» с одной обоймой. Я пошел к этим ребятам армянам. Поговорил и понял, что эти люди хотели только домой.
В начале салона сидел с нами зам.министра юстиции, который дрожал от страха. Примаков дал гарантии, что его не тронут, ночевал этот замминистра в российском посольстве в Ереване и улетел с нами этим же бортом обратно.
- Армяне отдали своих пленных легко?
- Мы с Примаковым были потом в столице Нагорного Карабаха — и там нам тоже не хотели отдавать одного или двух военных преступников в эту «азербайджанскую сотню». Примаков сказал, что мы не улетим из Армении, не получив всех по списку.
- Алиев встретил как героев?
- Когда вернулись из Еревана, Алиев с Примаковым уединились, а я оценил библиотеку в приемной у президента, нашел там редкий томик стихов «Великие азербайджанцы» — Алиев мне его потом подарил.
Примакову в Баку было небезопасно находиться. Когда он прилетал сюда в 1989, он звонил Горбачеву и говорил, что не может руководить военной операцией, и тогда туда командировали Язова.
Но Алиев нам охрану выделять не стал, он считал, что нам ничего не угрожает.
БЕЗ ЕЛЬЦИНА ЗА СПИНОЙ
- Когда Примаков пришел в МИД, он освободил высотку на Смоленской площади от «пассажиров»?
- В нашей высотке сидело и министерство внешней торговли, и еще кто-то. Примаков сделал все, чтобы здание на Смоленской было полностью мидовским. Я получил огромный кабинет, в котором сидел Молотов. Мой кабинет оказался над кабинетом Примакова. На прием из мидовцев никто к министру не записывался — всегда можно было к нему прийти напрямую. У него за спиной портрета Ельцина не было — там герб России висел.
В отличии от других руководителей МИДа, Примаков много внимания уделял укреплению аппарата. При том не любил больших совещаний, предпочитал работать индивидуально. Голос не повышал никогда. Ни на кого. Не любил говорить долго.
- Когда и как вы узнали, что ваш руководитель уходит в Белый дом главою правительства?
- Меня позвал Валентин Юмашев, бывший тогда главой его администрации , и просил уговорить Примакова возглавить кабинет министров. Он говорил, что у нас с ним хорошие отношения — и надо подтолкнуть Евгения Максимовича в этом направлении. Юмашев говорил мне: «У нас нет более достойной кандидатуры». Я пришел и рассказал Евгению Максимовичу об этом. И сообщил: «Я бы на вашем месте согласился!». Он дал понять, что все равно сделает по своему.
Примаков долго отказывался. Когда Ельцин ему предложил в очередной раз и Примаков отказался, президент ему предложил выйти из кабинета и подумать. К нему подошла Таня Дьяченко, дочь Ельцина и Владимир Шевченко, глава службы протокола: «Евгений Максимович, вы же видите в каком он состоянии, принимайте решение!» Он согласился.
- Почему главою МИДа не стали вы, его первый зам?
- Примаков вернулся в МИД, вызвал меня и сообщил, что его преемником на посту министра будет Игорь Иванов. «А вы слишком красный!» - сказал он мне.
Я это проглотил. Знал, что ко мне в МИДе относились как к первому секретарю ЦК ВЛКСМ.
- Пост министра по делам СНГ в новом составе правительства предложил вам Примаков?
- В один из осенних вечеров 1998 года он пригласил меня в Белый дом. Он сидел на подлокотнике кресла. Разговор носил неофициальный характер. Думал услышать от него план вывода страны из кризиса, а вместо этого услышал слова, которые меня поразили.. О том, что каждый день они отводят государство от пропасти, в который оно должно рухнуть. И никаких стратегий у них нет — они просто работают.
Я предложил, что не надо отрывать меня от МИДа, он сказал, что выполняет предвыборное обязательство и создает министерство. Он мне просто сказал: «Борис Николаевич, вы нужны на этом посту. Я обещал». Видимо, он кому-то уступал в этом вопросе. Думаю, это были коммунисты.
Министерство пришлось формировать с чистого листа. Не было ни людей, ни помещений.
Еще за неделю до того, как без видимых причин отправить Примакова в отставку, первый президент говорил: «Природа еще не создала клина между Ельциным и Примаковым».Фото: REUTERS
ОТСТАВКА С ОБЛЕГЧЕНИЕМ
- Помните, свои ощущения, когда он совершил «разворот над Атлантикой»? Он же никогда не принимал импульсивных решений?
- О его знаменитом развороте я узнал в Москве. Нельзя считать это импульсивным поступком. Получив в воздухе информацию о том, что будут бомбить Югославию, он с борта самолета позвонил Ельцину и только после этого приказал развернуть самолет. Я этому поступку не удивился — я знал, что он великий патриот России.
- Вы видели, что отношение к Примакову у Ельцина за короткий срок серьезно изменилось?
- 9 мая 1999 года после Парада победы в Кремлевском дворце съездов был прием. Примаков сидел рядом с Ельциным. Вереница людей подходила к премьеру, а не к президенту - и послов, и военных, и политиков разного ранга. Ельцин рано покинул банкет. После этого я сказал Примакову: «Вас скоро уберут». Через несколько дней он перестал быть премьером. Я понимал, что и я министром не останусь. Я был человеком Примакова.
- Как он воспринял эту отставку?
- С облегчением. Мы встретились на даче у Валеры Кузнецова, сына экс-секретаря ленинградского обкома КПСС, они с Примаковым были дружны. Ельцин был в Сочи, ставший премьером Степашин прилетел в Москву и позвонил мне: «Вместо тебя будет Драчевский, но ты не горюй, Ельцин сказал, что ты не пропадешь». Я сидел дома, переделав все дела. И вдруг звонит Валерий Кузнецов и приглашает на свою дачу в поселке генералов — в Архангельском, и сообщает, что туда приехал его старый друг Примаков. Евгений Максимович мне там сказал: «Пойдемте в Думу». Я говорю: «Нет». Он: «Пройдете по моему списку. У меня есть гарантия». Я ему сказал: «Ну я то пойду, но вам в Думу идти не надо, вам нужно идти в президенты».
- И вы поехали вместе по стране?
- Мы проехали с ним около 50 регионов, ехал сначала я - готовил маршрут за день два. А штаб у нас был на Обводном канале, в районе Пятницкой. Нынешний спикер Госдумы Вячеслав Володин был тогда начальником штаба партии «Отечество».
Первым регионом стала Рязань. В рязанском училище ВДВ нас не пускали на КПП. Я говорю начальнику училища: «Позвоните министру, с ним согласовано всё!» . В училище нас пропустили. Мы стояли на плацу с ребятами старших курсов, которым завтра отправляться Чечню. Они пели. Я увидел слезы в глазах Примакова.
Примаков в своих выступлениях не повторялся никогда. Его встречали губернаторы - всегда и везде. Его уважали как «крупнокалиберную» личность.
- Но в Кремле его продолжали опасаться как кандидата в президенты?
- Последняя встреча с избирателями была в Москве в театре имени Сац. МГУ собирался привести своих студентов — не привел. На этой встрече все его просили сказать, что он пойдет на выборы Президента. И я просил. Но он сказал что не будет. Примаков как буто знал, что он не пройдет. И он уже тогда считал, что есть более достойная кандидатура — В.В. Путин.
Путин говорил, что учился на книгах Примакова. Фото Сергея Величкина и Владимира Родионова (ТАСС)
ЗАПИСКИ ОТ «МЕРКУРИЯ»
- Вы участвовали в общих застольях, могли позвонить ему домой?
- В общении с Примаковым я всегда соблюдал дистанцию. Не лез в друзья. Он это ценил, я думаю.
Я однажды позвонил ему по домашнему телефону утром. В МИДе сидели три представителя таджикской оппозиции, накануне согласившиеся подписать документ о национальном примирении. В Кремле ждал подписания договора о национальном примирении Эмомали Рахмонов, президент Таджикистана. Там уже шампанское открыли.
Но когда оппозиционеры появились в МИДе, они как обухом по голове ударили. Лидером оппозиции в Таджикистане был мулла Нури, бородач такой: «Мы решили не подписывать!».
Но как, мы же вчера вечером договорились - и вы сказали «да»?! Они отвечают, что посоветовались и решили, что продешевили...
Вот тогда мне пришлось звонить Примакову домой. Жена говорит: «Он в душе!»
Он каждое утро принимал ледяной душ. Вышел через минуту-две, перезвонил, и я ему говорю: «Евгений Максимович, катастрофа!».
Он отвечает: «Да не волнуйся, сейчас приеду!»
Примаков приехал, сделал несколько звонков, переговорил с Нури — и ситуация разрешилась. Нури его не боялся — он его уважал.
- Говорят, Примаков хорошо пел…
- Никогда не забуду последнее заседание «Меркурий клуба» 13 января 2015 года, здесь, в Международном центре торговли, когда наш двор ломился от машин. Все понимали, что Примаков едва жив, и что он прощается со всеми. В клубе всегда пел Кобзон. Люди садились за столы, Иосиф начинал петь. Подходил ко всем с микрофоном.
Евгений Максимович очень любил стихотворение Ярослава Смелякова: «Если я заболею, к врачам обращаться не стану, обращусь я к друзьям, не сочтите, что это в бреду». Примаков спел первый куплет, Кобзон отошел с микрофоном к другим, а Примаков продолжал петь. Кобзон, наверное, думал, что тот знает лишь первый куплет, а он знал все. Иосиф Давидович ушел, а Евгений Максимович продолжал шептать себе под нос: «Я ходил напролом, я не слыл недотрогой».
- Чем Примаков удивлял?
- Меня всегда поражало в нем удивительное бескорыстие. И он всегда порывал отношения с человеком, если он видел, что человек на дружбе с ним пытается делать какую-то выгоду. Своего рода гешефт.
Я знаю его настоящих друзей, которые с ним шли по жизни — это очень достойные люди.
- Путин и Примаков были давно знакомы?
- Путин говорил, что учился на книгах Примакова. Много лет тому назад Примаков сопровождал Путина в поездке на Ближний Восток. Когда Евгений Максимович вернулся, я его спросил: «Ну как?», он ответил: «Я был поражен — он все знает!». Примаков рассказал, что Путин в той поездке представлял его местным лидерам как патриарха внешней политики.
- О чем были знаменитые записки Примакова Президенту?
- Когда он писал записку Путину как глава «Меркурий клуба», я ему говорил: «Не надо президенту это писать!» Заседания клуба проходили раз в три месяца, аналитику по итогам Примаков писал два-три раза в год. Он тогда мне сказал: «Боря, я столько лет входил в Президентский Совет! Я в жизни был всем — не был только Президентом страны. И ты хочешь чтобы я на старости лет под кого-то подделывался — никогда!»
Например, он писал о сочетании ВПК и гражданских отраслей. У него были каналы связи, по которым первое лицо страны всегда получал эти записки. И тот всегда реагировал. Я видел резолюции Президента, написанные размашисто. Я видел, что Путин не просто читал записки Примакова - он размышлял над ними, акцентировал внимание на каких-то мыслях, что-то подчеркивал особо.
- Какой была ваша последняя встреча?
- Наверное, я был последним, кто его видел в ЦКБ в сознании. К нему поехали я, его помощник и одна дама с книгой, которую она хотел у Примакова подписать. В палате он сидел прикрытый простынкой, рядом сидела жена. На подаренной ему книге он начал писать так, будто это его книга. Я понял, что он плох. Он сидел с ручкой в кровати, а его помощник говорил: не надо писать на этой книге — пишите вот на той!
Там был начальник его охраны Валерий, который работал с ним многие годы, делился со мной всем — возможно, он ценил то, что я не набиваюсь к Примакову в друзья. Именно его потом Евгений Максимович просил: «Валера, отключи аппарат искусственного дыхания».
Примаков не хотел мучиться и мучить других.
- Президент пришел проводить его в последний путь как близкого человека...
- Так, как провожали Примакова, не провожали, пожалуй, никого. Но впервые руководитель государства проводил до могилы и бросил первую горсть земли. Он был везде, на панихиде, на кладбище.
Примаков верил в Ленина, верил в Маркса, ценил их. Он был ученым до мозга костей. Патриарх произнес у его изголовья речь, которая затмила все прочие.
- Как вы без него?
- Примаков — человек глыба. Не зря на его могиле стоит валун, привезенный из Карелии и строки его стихов «Я много проскакал, но не оседлан, хотя я сам умею запрягать коней». Он был для нас путеводной звездой - он ушел, и я сдал. Как будто внутри щелкнуло что-то, закончилось. И это переживаю не один я...
