Иеромонах Фотий: «Такого люди еще никогда не видели»

В представлении многих людей монах и телешоу — несовместимые вещи. Некоторые думают, что ваше появление в «Голосе» — это миссионерский проект церкви. Как вы попали на этот конкурс?

— Я хотел поучаствовать в «Голосе» с самого начала — с того времени, как он появился. Мне было интересно наблюдать за конкурсом, за тем, как реагируют наставники, как и кого они отбирают. Я представлял себя на их месте, мне хотелось тоже хотя бы за кадром, но быть критиком и судьей: повернулся бы я или не повернулся к тому или иному участнику? Я долгое время не решался отослать заявку. До этого я уже много выступал, но не на телевидении, конечно. И мои друзья все-таки сподвигли меня попробовать. Я им говорил: не получится, никто меня не отпустит. Но заявку отправил, подумал — была не была, почему бы не попробовать. Тем более что такого люди еще никогда не видели, им будет интересно.

И «Первый канал» прислал мне приглашение на кастинг. Тогда я сказал, что это уже нужно согласовать с нашим церковным начальством. Они отправили официальное письмо нашему правящему архиерею митрополиту Клименту. И он одобрил и дал свое благословение на это. Так я попал на кастинг. Там меня очень хорошо приняли. Продюсер шоу Юрий Аксюта отнесся ко мне с большим уважением. Он сказал: «Мы постараемся, чтобы ваше выступление на канале было как можно более гармоничным и чтобы ничто не запятнало вашего священнического достоинства».

Как отнесся к вашей идее отправиться на «Голос» ваш духовный отец, наставник — схиархимандрит Власий (Перегонцев), которого считают современным старцем, прозорливым человеком?

— Я к нему подходил, спрашивал. Он, конечно, был удивлен, но сказал, что да — можно участвовать. И когда я уже прошел первое прослушивание, он меня спрашивал, как там и что. Он в курсе всех событий и рад, что я у господина Лепса (Григорий Лепс, один из наставников в шоу «Голос». — Прим. ред.).

Он знает Лепса?

— Он слышал о нем. Высказался, что он хороший, большой музыкант.

А каково это — быть духовным сыном такого человека, которого считают прозорливым старцем, чудотворцем, который может видеть мысли человека, предсказывать будущее?

— Я не воспринимаю его как какого-то прозорливца, я к нему иду как к духовно мудрому человеку, у которого есть огромный жизненный опыт, который может помочь на монашеском пути. Когда были судьбоносные вопросы, я у него спрашивал и во всем полагался на волю Божию. А как-то специально узнавать будущее — как, знаете, подходят к ясновидящим, — я не люблю и никому не советую. Нельзя использовать в корыстных целях чьи-то дары. На отце Власии Божия благодать — может быть, сам он не подозревает, что он прозорливый, а Господь так делает, что через него люди получают четкие ответы на свои вопросы. Я просто его слушаюсь — и все. Скажет «нет» — значит нет, если «да» — да. Если бы он мне сказал: не надо тебе на этот «Голос» — то, конечно, я бы не пошел.

Какие ваши ощущения от самого конкурса, изнутри? Это же место, куда люди приходят с тем, что называется тщеславием — желанием прославиться. Там такой клубок амбиций. Как в этой атмосфере себя чувствует монах?

— Ну, среди участников в целом царит спокойствие. Я не видел, чтобы кто-то «зазвездился», затщеславился. Там есть уже и состоявшиеся звезды, для которых этот конкурс — просто очередной пиар. А те, кто был неизвестен, за исключением единиц, не делают из этого конкурса какое-то суперсобытие, после которого можно возгордиться и провозгласить себя звездой. Конкурс дает трамплин для восхождения, но для этого нужно очень много работать и потом много работать в других жанрах и проектах, чтобы доказать публике свое умение и способность доставлять людям радость своим пением.

А какие у вас планы в случае победы — или в случае непобеды?

— У меня много спрашивали, что я буду делать в случае победы, — и господин Лепс тоже на прослушивании задал вопрос: «Вот вы победите. И что дальше?» Я не нахожу, что ответить на это, потому что я всегда полагаюсь на волю Божию — как будет, так и будет. Я вижу водительство Божие в этом деле: любой шаг здесь промыслителен, и мне не нужно вообще ничего делать — все как будто делается за меня. Даже по поводу репертуара: я пытаюсь не встревать и соглашаться на любую песню, которую мне дают. Ведь даже в этом есть промысел Божий: если мне предлагают такую песню — значит, именно она зацепит людей.

Как на вас реагируют другие участники конкурса, персонал студии? Каково им в присутствии священника и монаха?

— Первое время не все понимали, что я участник. Видели, что батюшка мелькает среди конкурсантов, но не знали, какова его роль, до последнего момента, когда были слепые прослушивания. И до сих пор, если я хожу где-то там в павильоне, у меня спрашивают: «А вы к кому?»

А ваше монастырское послушание связано с пением?

— Да, напрямую. Я руковожу хором в определенные дни. В другие — служу как священник, согласно расписанию.

Расскажите, как вы пришли к монашеству. Сейчас вам 30 лет, а в каком возрасте ушли в монастырь?

— Я пришел в монастырь в 20 лет с одной простой мыслью: посвятить себя служению Богу, оставив музыку позади как жертву. Я не ушел в монастырь от чего-то, из-за какой-то неустроенности или личных проблем. Наоборот, пришел с горящим сердцем, желая все отдать Богу и быть с Ним в монастыре, служить только Ему, ни на что не размениваясь.

В монастыре я чудесным образом сразу попал к педагогу по вокалу и, взяв двойной курс уроков, начал петь совершенно новым голосом, с новой постановкой. Десять лет голос все совершенствовался, приводился в новую форму. Мы с педагогом разучивали и эстрадные песни, и оперные арии. Вот на этих курсах я и развил свой голос до такой формы, которая позволяет выступать и записываться. Я записал два собственных диска в монастыре, выступал на разных площадках — в домах культуры по области, один раз в Калужской филармонии.

С классическим, духовным репертуаром?

— Иногда классическим, иногда эстрадным. Это стиль кроссовер — на рубеже классики и эстрады. Как Андреа Бочелли, например.

А до монастыря вы, значит, занимались музыкой?

— Да, я хотел быть музыкантом, сочинять музыку. Когда мы с родителями переехали в Германию, я начал играть на органе и хотел поступать в Высшую школу музыки по классу органа. Но тут произошла переоценка ценностей, и я решил, что служение Богу — выше, чем музыка.

Это был резкий переход или вы с детства были верующим человеком?

— Да, я был верующим. И я как раз вспомнил, как мне было хорошо в детском православном лагере, в воскресной школе. Вот это воспоминание о благодати — девственной, непорочной — тоже повлияло на меня. Захотелось вернуться в лоно церкви и быть в служении, на послушании.

Что вы слушаете из современной музыки?

— Много чего слушаю, кроме легкомысленного. Могу что-то клубное послушать, если оно качественное, — хаус, например. Хотя это редко, это только если какая-нибудь отдельная композиция понравится, я ее оставляю в своем плей-листе. А так мне многие жанры нравятся, кроме рока и рэпа. Милен Фармер, Джош Гробан, Ирина Богушевская и Алла Пугачева, но это естественно. Зоя Ященко и «Белая гвардия».

Наверняка у вас появились поклонники и поклонницы. Одолевают ли они вас?

— Нет, не одолевают. Конечно, в социальных сетях все очень активно, личные сообщения переполнены. В Instagram, в Periscope очень много людей. Стоит выйти в Periscope, как сразу сто вопросов — не успеваешь отвечать.

Может быть, приезжают к вам в монастырь?

— Пока люди не стремятся специально ко мне в монастырь, но бывает такое, что, приехав в монастырь, они узнают меня, радуются встрече, фотографируются, говорят, что болеют за меня.

Вам удается сохранять спокойствие в этой новой для вас реальности шоу-бизнеса?

— Я умею абстрагироваться от этого. Конечно, бывают какие-то периоды, когда нужно напрячься и быть в этой суете, но потом возвращаешься в монастырь — в тишину, спокойствие. Просыпаешься утром, и даже непривычно как-то. Думаешь: неужели я участвую в «Голосе»? Неужели я там? Все равно ил — раз! — и оседает, и вода снова становится прозрачной.

Беседовал Александр Зайцев