Перенося мероприятие даже на один день, Кремль ясно дает понять: с его точки зрения, произошло действительно нечто экстраординарное.
Перенесли не похороны, что было, скорее всего, вполне реально, а пресс-конференцию.
Убийство посла Карлова не первая и, к сожалению, вероятно, не последняя трагедия, с которой столкнулась Россия. Реакция на эти трагедии, как правило, бывает «политическая», а не «человеческая». Обычный месседж, который в таких случаях посылают власти: нас никому не сломить, будем отвечать сообразно вызовам, работаем дальше. Предельный случай — теракт в Беслане, когда явно асимметричным ответом на действия боевиков стала отмена губернаторских выборов. Но на этот раз президент решил лично почтить память убитого в Турции дипломата.
Какова в современной России цена человеческой жизни? Равноценна ли она у всех? Или у кого-то все-таки «дороже»? Эти вопросы возникают всякий раз после событий с трагическим резонансом, порой доводя до очень жарких споров. На самом деле речь идет не о цене жизни, а об эффекте, производимом смертью. Вот он действительно разный. И это, пожалуй, не вопрос морали, или не только ее, но и психологии человека.
Наибольшее потрясение вызывает все то, к чему еще не успели привыкнуть, а также и то, что кажется субъективно «ближе», то, с чем можешь проассоциировать себя самого. Или, наоборот, то, про что думаешь: если могло случиться такое, защищен ли я хоть от чего-то?
Так что нет ничего удивительного в том, что гибель нашего посла в Турции произвела такое сильное впечатление, став, по большому счету, национальной трагедией. Дипломатических работников убивают очень редко. Убийство в прямом эфире — когда трудно удержаться и не пересмотреть, как преступник делает шаг влево-вправо, пару раз тянется к пистолету, подбирая подходящий момент, а на лице жертвы в последний миг отражается только усталость и легкая боль — кого угодно подкосит.
Но есть, очевидно, и еще один важный аспект. Президент, конечно, позиционирует себя как президент всех россиян. Но за «государственных людей», подобных трагически погибшему послу, он, видимо, чувствует особую ответственность, и их поддержка составляет важную часть его собственного понимания легитимности.
Но даже несмотря на такую выборочность, приветствовать можно и нужно любое проявление человечности со стороны власти. Слишком уж большим она стала дефицитом.
Слишком привычным стало повторение формулы, что «наверху виднее», в сочетании с не менее навязчивым сообщением: думать надо своей головой, а государство ни за что не отвечает. Яркий пример последнего — реакция граждан на трагические события в Иркутске, когда очень многие привычно стали говорить, что потребители «лосьонов» и прочих жидкостей не для внутреннего употребления сами виноваты и никто их пить эту гадость не заставлял. В этом смысле иркутские власти, решив объявить траур по погибшим от «боярышника» маргиналам, проявили себя даже большими гуманистами, чем сами граждане.
Возвращаясь к похоронам Андрея Карлова и искренне сочувствуя родным и близким дипломата, хочется, конечно, чтобы был сделан и следующий необходимый шаг. Чтобы на церемонии прощания президент вспомнил и медсестер, погибших при бомбардировке сирийского госпиталя, и пассажиров самолета, взорвавшегося прошлой осенью над Синаем, которых он не упомянул на пресс-конференции год назад, — ведь они жертвы той же войны, что и посол Карлов. И все вместе заставляют как минимум задуматься не о цене жизни вообще, а о цене конкретной войны. И о способах завершить ее с наименьшими потерями, потому что пока ситуация в Сирии выглядит предельно сложной и практически безвыходной.
Может ли власть стать более человечной не в отдельных случаях, а принципиально? Это во многом зависит и от самого общества.
Пока оно, похоже, охотно принимает транслируемое сверху отношение к государству как к любимой футбольной команде: переживаем за его успехи и неудачи, но сами вроде как можем только пассивно «болеть».
Государство пока само решает, что выбрать: отменять ли разрешение тюремщикам применять электрошокеры против заключенных или сажать блогера Кунгурова за критику действий Российской армии в Сирии. И пока власти будут чувствовать, что зависят только от своего аппарата и своей вооруженной охраны, ситуация не изменится. Хотя та же история с отменой прописанных в законопроекте электрошокеров, ставшая особенно громкой после рассказов Ильдара Дадина, демонстрирует, что давление общества в целом возможно.
Но пока наше универсальное «сами во всем виноваты» остается антитезой «я сам целиком и полностью контролирую свою жизнь и знаю, что делать, чтобы такого избежать». Может, люди потому так жестко отстаивают эту позицию, что в противном случае чувствуют себя беззащитными в собственной стране.
