Манипуляции вроде снижения процентных ставок или накачивания экономики деньгами уже не помогают достигать роста экономики, считает ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ Владимир Мау. В мире что-то разладилось, он разучился развиваться, как прежде, и пока непонятно, что стало для него тормозом.
Владимир Александрович, многие полагают, что без "внешних шоков" наша экономика будет восстанавливаться быстрее, чем ожидалось. А вы как считаете?
Владимир Мау: Я не очень представляю бурное возрождение российской экономики без преодоления стагнации в ЕС. Все-таки мы очень взаимосвязаны в торговле.
В ситуации, когда у вас экономика работает практически на уровне потенциала, почти нет незагруженных и реально конкурентоспособных мощностей, свободной рабочей силы тоже нет, безработица низкая, - в этих условиях расти безотносительно к основным торговым партнерам странно. А Европе пока не удалось найти рецепт преодоления стагнации, такое впечатление, что развитый мир в целом находится в точке исчерпания современного экономического роста - это большая проблема.
Неприятные неожиданности с Запада и с Востока возможны?
Владимир Мау: Возможны, но маловероятны. Экономика достаточно инерционна, и это хорошо.
Есть фундаментальная проблема, ее обозначил премьер-министр Дмитрий Медведев - технологическое отставание. Действительно, серьезнейшая структурная проблема, она не лечится макроэкономическим манипулированием. Это очень важный урок прошедших нескольких лет, не только российский, но и глобальный. Макроэкономическая политика в России противоположна политике того же ЕС, а результаты одинаковые.
С приходом Трампа для нас что-то изменится?
Владимир Мау: Трамп хочет повторить экономическую политику Рейгана, это очевидно. Удастся ли?
Правда, Маркс учил нас, что если история повторяется дважды, то один раз это происходит как трагедия, второй раз как фарс. Если повторить Рейгана, может, это и не самый плохой вариант. Во всяком случае, я настроен не так скептически, как многие из поколения глобализации, для которых жесткая антиглобалистская риторика странна. Но и надежд каких-то особых в связи с Трампом у меня нет. На самом деле, у нас просто недостаточно информации, чтобы понять, чего ждать от новой администрации в США.
Правительство пока прекратило обсуждение вопроса об отказе от плоской шкалы подоходного налога, но эта тема неизбежно снова возникнет. Вы как считаете, нужно вводить прогрессивную шкалу?
Владимир Мау: В моем понимании у налоговой реформы в России три задачи: реже менять налоговую систему, держать налоги максимально простыми и плоскими, а также ориентироваться на меньшее обложение труда в сравнении с оборотом.
То есть не следует повышать налогообложение труда. Тому есть несколько причин - как экономических, так и исторических.
Мы не прошли период "демократии налогоплательщика" и не принимаем налог как платеж государству за услуг
Россия не прошла период "демократии налогоплательщика", и поэтому у нас нет представления о налоге как о платеже государству за услугу. Нет и никогда не было общественного договора в логике: я плачу больше - получу от государства больше, плачу меньше - получу меньше. А значит, налоговая система должна быть простая, плоская и достаточная, чтобы хватало на содержание государства, но не избыточная, поскольку от роста собирания налогов качество услуг может не улучшиться.
Если говорить об экономических причинах изменения (упрощения) налоговой системы, надо принимать во внимание, что постиндустриальный мир все-таки тяготеет к более простым механизмам, к плоским шкалам.
Чем богаче общество, тем больше граждане платят сами за себя, в этом смысле я вполне поддерживаю регрессивную социальную шкалу.
Но при этом вы не являетесь сторонником прогрессивного обложения?
Владимир Мау: Нет, не являюсь. Бедным, несомненно, надо помогать. Но поскольку у нас единство кассы и нет привязки расходов к доходам (как и во всех современных бюджетах), то неважно, как облагаются доходы богатых. Вы же не помогаете бедным прямо из зарплаты богатых, вы помогаете бедным из совокупных доходов государственного бюджета. Именно поэтому, еще раз, налоги должны быть простыми, реже меняться и меньше облагать труд - ведь следует стимулировать добавочную стоимость, производительность.
ключевой вопрос
Лучший способ борьбы с бедностью - экономический рост
Как же бороться с бедностью, с неравенством?
Владимир Мау: Давайте разведем эти понятия - бедность и неравенство. Вообще-то лучший способ борьбы с бедностью - это экономический рост, а не перераспределение. Как бороться с неравенством - совершенно отдельная задача. На разных этапах экономического развития оно может быть как фактором экономического роста, так и его тормозом. Это тонкий вопрос, здесь не отделаешься популистскими рассуждениями о том, что много неравенства - это плохо, а мало неравенства - это хорошо. Может быть плохо и то, и другое. Может быть как стагнирующая экономика в условиях равенства и бедности, так и бурно растущая экономика в условиях неравенства.
Если взять конкретно наш случай: много неравенства и слабо растущая экономика?
Владимир Мау: Сложно сказать. Мы знаем, что, например, в Китае, который находится на стадии индустриализации, неравенство, скорее, взаимосвязано с прогрессом. Происходит мощный переток сельского населения в города, а это, с одной стороны, повышает благосостояние, с другой - повышает неравенство. Это неравенство, при котором все становятся богаче, но при этом разрыв между 1 процентом самых богатых и остальными увеличивается. А неравенство, которое не растет, но при этом доходы стагнируют - вот это проблема. И на Западе резко обострилась дискуссия о неравенстве, она связана как раз со стагнацией доходов среднего класса.
Можно считать, что сложился некий консенсус по поводу повышения пенсионного возраста после 2018 года?
Владимир Мау: Я не знаю про такой консенсус. В чисто фискальных целях повышение пенсионного возраста достаточно бессмысленно. Смысл оно имеет, как мне кажется, в социальном и экономическом отношении.
В социальном - оно может действительно усилить адресный характер пенсий, то есть они больше будут выплачиваться тем, кому они реально нужны.
Мы должны понимать, что, имея пенсионную модель образца рубежа XIX-XX веков, перераспределительную, мы вряд ли сделаем эту систему устойчивой. Когда эта модель создавалась, на пенсию выходили в 70 лет, а ожидаемая продолжительность жизни была 45-50 лет. При таких условиях она, конечно, работала. Когда у нас пирамида перевернулась, естественно, она потеряла устойчивость.
