Минэкономразвития в базовом сценарии прогноза социально-экономического развития России заложило рост ВВП в 2018 году на 2,1%, инфляцию — на уровне 4%, а также ослабление рубля до 64,7 руб. за доллар. Некоторые показатели прогноза, возможно, будут корректироваться в начале следующего года. В состоявшимся в «Газете.Ru» разговоре экономисты рассказали, чего они ждут от рубля, цен в магазинах и биткоина. «Газета.Ru» публикует выдержки из этого разговора.
— Добрый день! Сегодня в «Газете.Ru» состоится дискуссия экономистов, посвященная итогам и прогнозам. Среди наших гостей — Егор Олегович Сусин, начальник центра разработки стратегий Газпромбанка, Сергей Александрович Хестанов, советник гендиректора «Открытие Брокер» по макроэкономике, и Алексей Леонидович Ведев, директор Центра структурных исследований РАНХиГС.
Реклама
— Хотелось бы дать первые оценки итогам года — что касается сбывшихся и несбывшихся экономических прогнозов по курсу рубля, инфляции, росту ВВП. Следует ли нам быть оптимистами или пессимистами по этому поводу? Стоит ли выдохнуть и смело глядеть в следующий год?
На Первом канале объявили о скором возврате Крыма Украине
Захарова возмущена данными о зарплатах дипломатов
Лукашенко высказался о грядущих выборах президента в России
Захарову повысили в ранге
Егор Сусин: Что касается наших прогнозов, у нас, наверное, 2017 год — это один из тех, когда большинство прогнозов так или иначе сбылись или состоялись. Хотя нужно объективно сказать: мы недооценивали возможность инфляции в каком-то моменте… Что касается экономического роста, мне кажется, никакого сюрприза не состоялось.
Мало кто ожидал роста выше 1,5-2%, и, наверное, по итогам года мы не увидим другой динамики… это уникальный год, когда несмотря на то, что цены на нефть достаточно активно менялись в течение года, курс рубля оставался практически неизменным в очень узком диапазоне.
Здесь свою роль сыграл спрос иностранных инвесторов на российские активы — только в ОФЗ приток был порядка $12 млрд. В той или иной мере этот год можно назвать предсказумым со многими параметрами, соответствующими прогнозам.
— Сергей, а вы видите предсказуемость и стабильность?
Сергей Хестанов: Действительно, инфляция удивила всех… Из внешних факторов мы ждали более агрессивных действий со стороны ФРС, мы ждали, что ставка будет подниматься быстрее и больше, этого не произошло… конъюнктура сырьевых цен оказалась лучше, чем мы предполагали. Что касается динамики экономики — все были единодушны, редкий случай, когда почти все прогнозы оказались близки к реальности — у нас наблюдается вялый восстановительный рост, который описывается эвфемизмом «около ноля». Это действительно дает некоторую стабильность некоторых показателей, но, возможно, эта стабильность является следствием так называемого электорального цикла.
— Алексей, по вашему мнению, это стабильность?
Алексей Ведев: Действительно, большинство экспертов ожидали рост в этом году. На мой взгляд, ключевым был вопрос о характере этого роста — это либо коррекционный рост, либо мы вышли на новый тренд качественного роста в среднесрочной перспективе.
На самом деле факторы роста единовременны. В целом это вялый коррекционный рост, я думаю, в этом году — 1,6%. Ни о каких 2% мы говорить не можем: дай бог, 1,5-1,6%...
Инфляция меня совершенно не удивила, мы еще в начале года прогнозировали дефляцию по плодоовощной продукции. Никакой заслуги монетарной политики Центрального банка я не вижу, мы третий год наблюдаем сокращение реальных располагаемых доходов населения, сильнейшие спросовые ограничения, и, конечно, для большинства розничных сетей повышение цен означает потерю доли рынка.
— Ценовая депрессия — это победа для экономики или нет?
Егор Сусин: С одной стороны, это хороший, позитивный момент для экономики, с другой --нужно понимать, что у нас есть набор разовых факторов, которые влияли на инфляцию в этом году. Мы на инфляцию смотрим сейчас несколько скептически — ожидаем ее роста.
Алексей Ведев: Я считаю, что влияние ключевой ставки на инфляцию переоценивается и очень незначительно, равно как и жесткая политика Центрального банка не слишком воздействует на инфляцию. В общем, можно вообще сказать, что я традиционный — с 2009 года — противник инфляционного таргетирования. Когда у нас курс падает — он свободно плавающий, а когда рубль укрепляется, сразу вводится либо новое бюджетное правило, либо какие-то действия министерства финансов или Центрального банка предпринимаются.
Сергей Хестанов: Если посмотреть на инфляцию, то очень важно отметить, что в России велика роль немонетарных факторов. Более того, официально около трети потребительской корзины — импортные товары, но неофициально, особенно для жителей больших городов, эта цифра гораздо выше. Поэтому хотим мы или не хотим, но движение валютных курсов сильно влияет на инфляцию. Стоит рублю хоть немного ослабнуть, у нас динамика кардинально изменится. Кроме того, Центральный банк таргетирует инфляцию, которая фиксируется Росстатом.
Если посмотреть на потребительскую инфляцию — то, что граждане видят в магазинах, — то она гораздо выше этих цифр.
Егор Сусин: Мы недавно смотрели на продуктовые рынки и, наоборот, у нас возникли опасения, что инфляция сейчас немного переоценивается, потому что огромный объем продаж идет по скидкам, которые Росстат не учитывает: порядка одной пятой продаж идет со скидками, которые Росстат не учитывает.
Алексей Ведев: За последние 15 лет мы проводили анализ: по-моему, в подавляющем большинстве стран декабрь — дефляционный месяц, тогда как у нас почему-то это традиционный импульс для инфляции. Думаю, мы должны стать нормальной страной, и не исключаю, что, может быть, будет нулевая инфляция в декабре, то это будет прорыв! Или, скажем, на уровне 0,2-0,3%.
— По вашему мнению, когда можно подавать инфляционные ожидания?
Егор Сусин: Опыт других стран показывает, что это длительный период достаточно уверенной, достаточно жесткой монетарной, не только монетарной, но и экономической, финансовой политики. Учитывая, что у нас по сути 20 лет кризис за кризисом, падение за падением, накопленный объем недоверия достаточно большой, я думаю, нам нужно прожить в парадигме низких темпов роста цен не менее пяти-шести лет, чтобы как-то вывести эти ожидания на стабильную траекторию.
Алексей Ведев: Когда мы говорим «прожить», мы, конечно, должны что-то сделать для этого. Мы должны улучшить конкурентную среду, естественно, не должно быть кредитных пузырей. Понятно, что живя год-два-три в условиях низкой инфляции, «прожить» — это означает, что какие-то институциональные изменения происходят.
Сергей Хестанов: До тех пор, пока не изменится структура российской экономики, зависимость в том числе инфляционных ожиданий от внешнего фактора сохранится. История знает прецеденты, когда страны меняли структуру своей экономики. Самый хорошо изученный — то, как Голландия излечилась от «голландской болезни». Ей на это ориентировочно потребовалось лет 15, поэтому при самом оптимистичном прогнозе мы изменим инфляционные ожидания лет через 15 при условии принятия абсолютно грамотных и взвешенных решений.
— Всех граждан волнует, рухнет ли рубль в ближайшей перспективе. Ваш прогноз по курсу рубля? И ждете ли вы волатильность от каких-либо событий, например, в феврале ждут ужесточения американских санкций и, возможно, запрета на покупку американскими инвесторами нашего госдолга. Выборы…
Егор Сусин: Мы не можем не учитывать сезонность первого квартала — придет выручка от цен на нефть, которые уже были за 60 (долларов за баррель. — прим. ред.), в общем-то первый квартал по платежному балансу, по текущему счету будет очень хорошим. Минфин за этот квартал, по нашим оценкам, выкупит валюты на $10-15 млрд, все будет зависеть от того, как будет строиться ситуация, но это не покроет весь приток валюты от экспортной выручки. Во втором, третьем и последующем квартале, учитывая, что покупки валюты министерством финансов будут оставаться высокими, а платежный баланс будет ухудшаться, то здесь для рубля есть определенный набор рисков.
Мы пока консервативно оцениваем курс — порядка 61-63 рубля за доллар (среднегодовой. — прим.ред.) в следующем году при ценах на нефть $55-60. Нужно понимать, что в этом году нефть была по $52, а доллар — около 59.
Это, конечно же, снижение курса относительно прошлого года. Конечно, в новой парадигме бюджетного правила влияние потоков капитала на курс будет очень высоким, просто потому что эластичность нефтяного фактора уходит, поэтому я бы ждал роста волатильности курса по сравнению с текущим годом. Какой формат санкций будет, он и определит динамику. По общению по крайней мере с представителями очень многих зарубежных банков (понятно, что. — прим. ред.), они с низкой вероятностью оценивают санкции на госдолг. Если этого не будет, то, конечно, рубль будет выглядеть неплохо, потому что [это] основной фактор, который может очень негативно сказаться на курсе и привести к достаточно значимому оттоку капитала. Санкции прочие — персональные и связанные с корпоративным сектором — могут где-то даже усилить курс рубля, сформировать по крайней мере фоновый отток капитала…
— Алексей, по вашему мнению, стоит ли ждать ослабления рубля?
Алексей Ведев: Нет. По моей оценке, в среднесрочной перспективе мы будем жить в стабильном рубле даже с тенденцией его укрепления, однако это будет ровно настолько, насколько не будет интервенций — словесных и физических — со стороны денежных властей. В случае реализации бюджетного правила, в случае изменений, волатильности в области движения нерезидентов (что называется «carry trade»), то в принципе, если мы исходим из прогноза курса рубля на основании платежного баланса, то у нас есть все тенденции к его стабильности и укреплению..
— Укрепление в каком диапазоне? Вряд ли мы вернемся к доллару за 35 рублей.
Алексей Ведев: В принципе, уже в этом году мы могли увидеть рубль, по моим оценкам, за 40-42 (рубля за доллар. – прим.ред.), если бы реализовалось таргетирование инфляции в том виде, в каком оно должно было быть. Я думаю, это где-нибудь 53-55 рублей за доллар при ценовом коридоре нефти в $55-60.
Егор Сусин: Это без бюджетного правила, то есть без покупок валюты?
Алексей Ведев: Нет, это даже с бюджетным правилом.
— А вы оптимист, Сергей?
Сергей Хестанов: Скорее всего, в ближайшие годы жестких санкций мы не увидим, потому что лучше всего от жестких санкций нас защищает, как ни странно, газ. Примерно треть газового рынка Европы зависит от российских поставок, и до тех пор, пока не будет альтернативы российскому газу, никаких жестких — по иранскому образцу — санкций не будет. Да, какие-то тактические варианты возможны, но серьезного воздействия на российскую экономику они не окажут. Поэтому где-то до 2020-2023 года воздействие санкций с точки зрения долгосрочных показателей, скорее всего, санкции можно игнорировать. Что касается курса рубля, то основной интригой — опять-таки не краткосрочно, а долгосрочно - будет цена на нефть. Мне кажется, что с учетом наполнения бюджета и бизнеса экспортеров, мы увидим как минимум умеренное ослабление рубля в новой фазе электорального цикла.
Опять-таки, сложно называть узкую вилку, так как мы не знаем цен на нефть, ни позицию того же Центрального банка и Минфина по формированию резервов, но
мне кажется, что широкая вилка, которую, кстати говоря, в начале года озвучивал министр экономического развития, — 62-68 --, выглядит достаточно разумной. При этом 62 — это сценарий, скорее, сценарий при хорошей работе соглашения (ОПЕК+ — прим.ред.), 68 — это достаточно пессимистичный сценарий в случае, если на рынке нефти станет все не так хорошо, как было в этом году.
— Алексей, а вы закладываете выборы президента России в свои прогнозы, как «черного лебедя»?
Алексей Ведев: Нет. Нет. Я ожидаю следующий год как такой достаточно депрессивный. Я ожидаю сохранения курса рубля. За экономический рост, наверное, — сохранение высоких цен на нефть. За экономический рост — стабильный рубль. За экономический рост — чемпионат мира по футболу, тоже что-то «капнет» в экономический рост. Против — высокая база. Против — исчерпание факторов роста, которые были в этом году, только в следующем году они работать не будут, поэтому я не исключаю и минус полпроцента, я не исключают рост в 1%, но из этого диапазона, я думаю, мы не выйдем.
— Сейчас многие граждане спрашивают о криптовалютах, биткоинах. По вашему мнению, это «золотая лихорадка», пирамида или нам надо включиться в этот процесс на государственном уровне или, как даже говорил Трутнев, майнить на Дальнем Востоке, где есть энергомощности? Почему бы и нет.
Алексей Ведев:Я вне этого вопроса. Я считаю, что все криптовалюты — в рамках новых технологий. Их надо учитывать. Насчет пирамидальной характеристики я воздержусь от комментариев.
Сергей Хестанов: Что касается конкретного биткоина, то то, что с ним происходит, правильнее всего характеризовать таким словосочетанием, как «финансовый пузырь». В истории финансовых рынков такое было неоднократно. Первый прецедент — голландская знаменитая тюльпаномания, которую все вспоминают и проводят параллели. Кстати, ирония судьбы состоит в том, что перед пиком стоимости тюльпанов были введены фьючерсы на луковицы… Гораздо более свежий пример — это пузырь доткомов, вторая половина 1990-х — начало 2000-х годов. При этом забавно, но большая часть компаний, которые участвовали в формировании пузыря, ныне давно не существуют, они обанкротились. Но тот же самый Amazon выжил и сейчас стоит миллиарды. Поэтому трудно сказать, в какой степени динамика биткоина является пузырем, но в любом случае, чисто с практической точки зрения, — это ультрарискованный актив, поэтому какие-то ярые спекулянты могут его использовать, а более консервативные люди предпочтут посмотреть на события со стороны.
Егор Сусин: Действительно, фундаментально и в мировой экономике, и учитывая процессы, которые происходят, сформировался запрос на изменения. Биткоин, криптовалюты, вся эта история — ответ на запрос на эти изменения. С монетарной, финансовой, инфраструктурной точки зрения ответ, наверное, в децентрализации. С моей точки зрения, этот процесс фундаментальный, он не пройдет завтра вместе со схлопыванием или несхлопыванием пузыря, он в будущем сформирует, возможно, некую новую инфраструктуру — и финансовых сервисов, и финансовой политики, и, возможно, монетарной политики. С точки зрения самого биткоина, как первой криптовалюты, как некоего «цифрового золота», как об этом говорят, с моей точки зрения, сама идея именно биткоина (не других криптовалют, там много всего появляется) тупиковая, потому что она не масштабируема, это дорого с точки зрения транзакций, это тупиковая история с точки зрения эмиссии, и в будущем это, безусловно, создает проблемы с транзакциями. Поэтому здесь, скорее, двигает вера в то первое, что появилось, и, конечно, определенный объем манипуляций, потому что рынок абсолютно нерегулируем, рынок абсолютно сконцетрирован: по-моему, 96% биткоинов находится на 3% кошельков. Очень сильно сконцентрирован майнинг: крупнейшие майнинговые пулы, которые майнят биткоины, контролируют очень большой объем майнинга. Биржевая деятельность очень сконцентрирована — возможность манипуляций ценой там огромная по сравнению с регулируемыми биржами.
Поэтому сейчас, да, в целом это финансовый пузырь. Безусловно, он подстегивается и определенным энтузиазмом — сейчас уже больше жадностью, чем энтузиазмом.
И сам биткоин, как некий инфраструктурный элемент, как деньги, как его часто пытаются представить, конечно же, имеет не очень высокую ценность… В сам биткоин я не очень верю, но в самом процессе, в развитии и финансовой инфраструктуры, и монетарной… мне, кажется, есть вещи, над которыми стоит задуматься, потому что доверие к центральным институтам, в том числе и монетарным, в том числе сформированным в развитых странах, на данный момент — после кризиса 2008 года и экономического цикла стагнации — в той или иной мере деградирует, причем, деградирует в капитализированных с точки зрения потоков денег слоях.
