Писатель и политолог Кирилл Бенедиктов — о той роли, которую сыграл Евгений Максимович в российской политике

Казалось, Евгений Максимович Примаков будет жить вечно.

Мудрый старец, не занимающий официальных постов, но всегда готовый помочь стране. Дать совет людям, облеченным реальной властью; встретиться в неофициальной обстановке с зарубежными партнерами — не теми, что мелькают в телевизоре, а теми, кто принимает решения; повлиять на своих друзей и учеников, занимающих ключевые посты в различных могущественных структурах.

Примаков был живым воплощением понятия «мягкая сила» — и едва ли не единственным ее рыцарем, сражавшимся во славу России.

Конечно, иными солдатами «мягкой силы» медиапространство забито, как консервная банка — шпротами. Они без устали твердят о «китайской опасности», о том, что Россия, поссорившись с Западом, обречена стать сырьевым придатком КНР, о тщетности попыток Кремля наладить взаимовыгодные контакты с Турцией. Талдычат, что Иран использует нас, как пешку в игре с Вашингтоном, что Пекин и Дели никогда не променяют дружбу с Америкой на сомнительные выгоды союза с Москвой… Теперь, когда Примаков ушел, их тонкие писклявые голоса будут звенеть в эфире еще громче, еще пронзительней.

Но сейчас это уже не имеет значения. Потому что идея Примакова о создании Большого Треугольника «Москва–Дели–Пекин» на наших глазах становится реальной политической конструкцией — как бы громко ни тявкали либеральные шакалы.

Впервые Евгений Максимович озвучил идею Большого Треугольника во время своего визита в Дели в декабре 1998 года. Многие из нас помнят, какой была тогда Россия: раздавленная политически и экономически, едва пережившая августовский дефолт, только-только начавшая выбираться из глубочайшего кризиса, в который ее ввергли «молодые реформаторы» в альянсе с коррупционерами из ельцинской Семьи.

И вот новый премьер-министр страны, которая, как все полагают, если и оправится от свалившихся на нее несчастий, то очень нескоро, предлагает своим партнерам в Индии и Китае сформировать стратегический треугольник Москва–Дели–Пекин. Даже в азиатских столицах это предложение восприняли со сдержанным скептицизмом.

Что уж говорить о российских либералах, которые — внезапно! — все стали профессионалами-востоковедами и с высоты своего профессионализма принялись поучать Евгения Максимовича, который, по-видимому, до декабря 1998 года вообще не имел понятия о тонкостях восточной политики (даром что 12 лет был директором Института Востоковедения и еще 5 — директором Службы внешней разведки). «Как же он может не понимать, что отношения между Дели и Пекином слишком напряженные, чтобы можно было говорить о каком-то союзе?» — снисходительно вопрошали они. Но не прошло и 7 лет после визита Примакова в Дели, как Китай и Индия уже официально называли себя «добрыми соседями и хорошими друзьями», а в 2012 году Пекин заявил, что китайско-индийские связи могут стать наиболее важным двусторонним партнерством века.

А после «изоляции» России со стороны атлантического Запада стало очевидно, что присоединение Москвы к складывающемуся союзу великих евразийских держав — единственный путь сохранения политического и экономического суверенитета.

«Нет человека, который был бы как остров, сам по себе», — писал Джон Донн. В глобальном мире XXI столетия ни одна страна (за исключением, быть может, КНДР) не способна существовать в режиме автаркии. Если страна хочет не просто выжить, а сохранить статус великой державы, она вынуждена вписываться в уже существующие или складывающиеся альянсы.

С 1991 года Россию пытались сделать младшим, зависимым партнером Запада в англосаксонской глобализационной модели. Именно в этой парадигме осуществлял руководство страной ельцинский клан, именно в логике младшего партнерства умышленно уничтожались индустрия и сельское хозяйство, наука и культура, образование и медицина великой страны. Именно в этой логике существовала сервильная внешняя политика первой половины 1990-х годов, олицетворением которой стал Андрей Козырев.

Евгений Максимович Примаков совершил, казалось бы, невозможное. Будучи системным политиком, интегрированным в государственную машину, он сумел остановить это унизительное сползание России к статусу страны с внешним управлением, сумел переформатировать внешнюю политику страны, вернув ей честь и достоинство. Высшей точкой «примаковского Возрождения» стал, конечно же, знаменитый «разворот над Атлантикой».

24 марта 1999 года Примаков во главе большой российской делегации вылетел в США на переговоры с вице-президентом Альбертом Гором. Когда до побережья США оставалось два часа полета, Примакову позвонил Гор и сказал, что принято решение начать бомбежки Сербии, чтобы заставить Милошевича вывести войска из Косово. Примаков вызвал к себе командира экипажа и приказал развернуть самолет. Только после того, как самолет совершил маневр, он позвонил Ельцину. «Горючего до Москвы хватит?» — поинтересовался первый президент России. «С посадкой в Шенноне хватит,  — ответил Примаков. — До встречи».

Это была хлесткая пощечина тем кругам в США, которые считали российское руководство марионеточным правительством (те, кто видел голливудский фильм 1997 года «Самолет президента», помнят, каким там показан российский лидер и его приближенные). Это был шок для российской клиентелы Вашингтона, которая почувствовала, что почва начинает уходить у нее из-под ног.

Не успел самолет Примакова приземлиться в Москве, как влиятельная газета «Коммерсантъ», контролировавшаяся Борисом Березовским через подставного иранского бизнесмена, опубликовала на первой полосе ядовитый памфлет Владислава Бородулина «15 миллиардов долларов потеряла Россия благодаря Примакову».

Бородулин обвинял Примакова в том, что, посмев оскорбить США, он лишил денег миллионы российских пенсионеров и бюджетников, а также угробил всю российскую экономику. Вслед за этим шеф-редактор «Коммерсанта» Раф Шакиров принес свои извинения Примакову и на следующий день был уволен верным слугой Березовского Леонидом Милославским (который пояснил, что Шакиров «попытался вести самостоятельную политическую игру»).

Иные считают, что именно «разворот над Атлантикой» стоил Примакову кресла премьера. 12 мая Ельцин отправил его в отставку, хотя опросы общественного мнения показывали, что Евгений Максимович был самым популярным премьером за всю историю постсоветской России. Больше 80% опрошенных высказывались против отставки Примакова — но ельцинский клан, разумеется, прислушивался совсем к другим голосам.

Компрадоры, дорвавшиеся до власти и распределения собственности, видели в нем смертельного врага. Возможно, Примакову удалось бы удержаться во власти даже после «разворота над Атлантикой» — в конце концов, Ельцин любил подразнить «друга Билла», как показал эпизод с «броском на Приштину». Но для правящего олигархата политика правительства Примакова–Маслюкова была нестерпимо левой.

Что с того, что именно это правительство, вернувшее к жизни совсем, казалось бы, убитую российскую индустрию, вытащило страну из трясины либеральных реформ? Если бы Примаков остался премьером, его шансы на победу на президентских выборах возрастали многократно.

И олигархат вместе с Семьей объявили Примакову войну.

В этой войне многие, выступившие на стороне олигархата, потеряли свою профессиональную честь. Телекиллер Доренко, например, навсегда останется в истории журналистики как автор сюжета про «тазобедренный сустав» Примакова. Закончилась эта война, как принято считать, победой Семьи. ОВР, партия региональных элит, поддерживавшая Примакова, была разбита на парламентских выборах 1999 года новым межрегиональным движением «Медведь». А в новогоднюю ночь 31 декабря 1999 года Ельцин назначил своим преемником премьер-министра Владимира Путина.

В то время многие (автор этих строк в том числе) считали произошедшие события трагическими для России. Прозападная олигархия сохранила контроль над собственностью и основными институтами власти, а единственная реальная альтернатива ей — Примаков и его команда — были оттеснены на обочину политического процесса.

Но прошло несколько лет, и баланс сил в российской элите стал неумолимо меняться. Владимир Путин постепенно, без резких движений, освобождался от ставленников Семьи, обеспечивавших контроль со стороны англосаксонских финансовых и политических структур. Ушел с поста главы администрации президента самый влиятельный из прозападных политиков, заклятый враг Примакова, «серый кардинал» ельцинской Семьи Александр Волошин.

А Евгений Максимович Примаков, занимая почетный, но, казалось бы, не самый важный в иерархии пост председателя Торгово-промышленной палаты, продолжал мягко влиять на политику Кремля. Неожиданно выяснилось, что между ним и президентом нет никакого напряжения, никакого недоверия — напротив, президент прислушивается к советам Примакова, демонстративно появляется с ним на телеэкранах.

Можно лишь предположить, какой «разрыв шаблона» испытал покойный ныне Борис Абрамович Березовский, который когда-то «ставил» на молодого директора ФСБ Владимира Путина не в последнюю очередь и потому, что он под разными предлогами уклонялся от приглашений на вечера у премьер-министра Евгения Примакова.

А внешняя политика России всё больше выстраивалась в соответствии с теми принципами, которые когда-то сформулировал Примаков. И тот курс, который Москва проводит сегодня, — пусть с оговорками, пусть в манере «шаг вперед, два шага назад», — это курс Примакова. Курс, направленный на создание мощного евразийского блока держав, независимых от англосаксонских финансовых и политических центров.

И когда этот блок наконец станет геополитической реальностью, мы поймем, чем мы обязаны этому мудрому и сильному человеку. Человеку, который однажды удержал Россию над пропастью.