© РИА Новости / Антон Денисов

Максим Соколов

Прошел месяц с тех пор, как МИД России объявило о выходе из Совета Европы, упредив начальство СЕ и тем самым лишив его удовольствия провести торжественную порку тоталитарной России.

Тем не менее, по желанию руководства Совета Европы или по собственному желанию, но давно предвиденная многими замечательная решимость отечественных политиков тут же явилась. По формуле "Коль скоро мы больше не состоим в СЕ, то и принятые когда-то там обязательства правозащитного характера более не имеют силы, теперь мы как пожелаем, так и сделаем".

Похоже, на Смоленской площади предвидели (да и трудно не предвидеть), какой административный восторг воспоследует, и сочли нужным заявить: "Выход нашей страны из этой организации не повлияет на права и свободы российских граждан. В Конституции России установлены не меньшие их гарантии, чем в Европейской конвенции по правам человека. Положения основных договорно-правовых актов Совета Европы включены в российское законодательство".

Оговорка сделана, но энтузиасты тут же возразили (тем более они давно это говорят), что кожу сняли — не по шерсти тужить. Можно поправить и законодательство, включая и Конституцию, в соответствии с новыми — и даже очень новыми — жизненными реалиями.

Пока что наиболее распространенными являются два предложения. Восстановление смертной казни и восстановление права государства на изгнание враждебных людей посредством лишения их гражданства. Об этом говорят не только безответственные энтузиасты, которые дай волю — они сделают государство образцом свирепости, но и серьезные мужчины, занимающие высокие посты.

Самая серьезная умственная ошибка, подстерегающая устрожителей, — в пренебрежении апостольским предостережением "Все мне позволительно, но не все полезно" (1 Кор, 6, 12). Государственная репрессия может быть более или менее суровой в соответствии с обстоятельствами, в которых находятся общество и государство, — о чем еще матушка Екатерина писала в своем "Наказе". Ведь только закон Божий вечен, закон же человеческий меняется.

Та же смертная казнь может быть отменена в мирное время — что обыкновенно с акцентом на последние слова и записывается в уголовных уложениях. В смысле, что в военное время отмена перестает действовать. И понятно почему. Некоторые воинские преступления в действующей армии, как-то: неповиновение приказу, попытка перехода на сторону противника, мародерство, etc. должны пресекаться немедленно и с максимальной жесткостью. Поскольку они угрожают самому существованию армии.

Если же воинские преступления не караются смертью, тогда малодушный человек получает возможность выбора. Либо исполнить приказ, порой с немалой вероятностью означающий гибель в бою, либо не исполнить и отправиться в тюрьму, в тыл. Тоже не масло сливочное, но его презренная жизнь будет сохранена, а за родину пускай другие умирают. Поэтому воинские преступления караются смертью — в противном случае подлец оказывался бы в более выгодном положении, нежели воин, верный своему долгу.

Но из того, что юстиция военного времени вынуждена быть суровой, еще никак не следует, что можно и нужно предаваться проектам о введении драконовского законодательства, которое во всякое время — как в военное, так и в мирное — раздает смерть от пуза веером. В первом случае жесткость хирурга, во втором — упоение живодера. Дьявольская разница, между прочим.

Аналогично и с введением института изгнания. Если бы массовой была модель поведения, при которой человек, полностью презревший интересы, законы и обычаи своей страны и подтвердивший свое презрение конкретными действиями, затем как ни в чем не бывало возвращался бы в Россию, уверенный, что ему за это ничего не будет — "Нет у вас методов против Кости Сапрыкина", — тогда введение методов в форме лишения гражданства еще могло бы служить предметом дискуссии. Но где эта массовость?

Прекрасноликие сами себя изгоняют из России, не дожидаясь каких-либо угроз, и так сильно сами себя стращают страшной расправой, ждущей их на оставленной родине, что даже и не помышляют о возращении. При такой диспозиции уместно не введение новелл об изгнании, требующих поправок в Конституцию. Скорее должно вспомнить пример полководца Кутузова, который осенью 1812 года, когда Великая Армия (точнее, то, что от нее осталось) бежала из России со всей возможной скоростью, находил неразумным препятствовать ей в этом, но, напротив, был готов выстроить ей "золотой мост", чтобы только шаромыжники бежали еще шибче. Охлажденный разум подсказывал ему, что так будет и дешевле, и скорее. И почему нынешние шаромыжники не заслуживают того же?

Да, европейские фарисеи, отцеживающие комара и проглатывающие верблюда (причем в последнее время достигшие в этом искусстве совсем уже неслыханных высот), ничего, кроме презрения, не заслуживают. Но нам, чтобы быть последовательными в этом презрении, совсем не нужно рассуждать в реактивной манере по образцу "Совет Европы против смертной казни, следовательно, мы должны казнить всякого встречного и поперечного".

Более уместным было бы исходить из того, что нам подсказывает ум и совесть, а оглядываться на фарисеев (хотя бы и в жанре немыслимо твердого антифарисейства) при этом не обязательно и даже вредно.