Я прокручивал видеозапись встречи Купола с Моторолой. Смотрел на лица уезжавших на ротацию бойцов из нового терминала, которые некоторое время назад стреляли в меня и в которых стрелял я. И знаете что? Не было ненависти. Горечь, боль, обида… Но не ненависть.

Я хочу рассказать не о тех, с кем нас в прошлом году окончательно и бесповоротно развели по разные стороны фронта наши представления о добре и зле. С ними мы точно никогда не будем братьями. Я хочу рассказать о других, о тех, кто стал основным пушечным мясом этой войны на той стороне.

В ночь с 17-го на 18 марта 2014 года я познакомился с военнослужащим украинской армии. Это было в Симферополе. Нам, бойцам ополчения, была поставлена задача блокировать ворота воинской части войск береговой обороны ВМСУ, которая отказалась перейти в подчинение руководству Республики Крым.

Мы с ним стояли по разные стороны металлической ограды. У него в руках – РПК на боевом взводе. Я – без оружия. Познакомились. Зовут Андрей, старшина. Говорит, мы верны присяге, Республику Крым не признаем, вот придут официальные российские власти – им все передадим.

Вам, говорит, мы не сдадим ничего, полезете – будем стрелять. По его словам, Киев их бросил, последний сеанс связи был 28 февраля, приказали держаться, а с тех пор – тишина. Ребята, говорит, все на нервах, глушат водку по-черному, но мы не сдаемся, потому что русские не сдаются...

В июле наш батальон участвовал в операции по созданию «Южного котла» – первого крупного окружения войск противника в этой войне. В состав сосредоточенной против нас армейской группировки ВСУ входили подразделения 79-й аэромобильной и 25-й механизированной бригад. Мы стояли в Дмитровке, они – в районе Кожевни.

Мы наблюдали, как в течение месяца их регулярно и основательно накрывали артиллерией и «Градами». К середине июля, т. е. к моменту начала активных наступательных действий ополчения по «закупориванию котла», эти подразделения уже потеряли до половины личного состава.

Им предлагали сдаться, но они отказывались. Их накрывали снова и снова, они продолжали терять людей, но не сдавались. Знаете почему? Потому что русские не сдаются...

В самом начале декабря, уже в донецком аэропорту, мы получили вводную – работать очень аккуратно, ни в коем случае не вынося огонь за границы указанных секторов, чтобы не зацепить своих. Как оказалось, в тот день бойцы батальона «Спарта» пошли на штурм старого терминала.

Сначала поступила общая информация – терминал взят, у наших потерь нет. Чуть позже от знакомых «спартанцев» мы узнали некоторые дополнительные детали. Само здание они зачистили достаточно быстро, но в подвалах осталась большая группа военнослужащих ВСУ. Им несколько раз предлагали сдаться. Они отказались. А если враг не сдается...

А знаете, как называли аэропорт на той стороне? Брестская крепость. Та самая Брестская крепость, в одной из казарм которой кто-то из наших общих с ними дедов-прадедов в июле 1941-го нацарапал штыком на стене: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина»...

И вот в этом еще одна трагедия этой войны. Жестокой гражданской войны. Помните, что сказал комбат Купол? «Это братская война, которая никому не нужна».

Никому из нормальных людей, разумеется. Банально, но факт. Я несколько раз прокручивал видеозапись той самой первой их встречи с Моторолой и смотрел на лица уезжавших на ротацию бойцов из нового терминала. Это были те самые люди, которые некоторое время назад стреляли в меня и в которых стрелял я. И знаете что? Не было ненависти. Горечь, боль, обида... Но не ненависть.

И знаете, чего мне очень-очень хотелось тогда? Чтобы мы сели с ними за один стол, выпили водки, пожали друг другу руки и сказали: а теперь, ребята, вместе идем на Киев. Вместе, всей нашей общей мощью. Намотаем на гусеницы наших танков всю эту фашистскую сволочь и будем строить мир. Как мне этого хотелось...

В конце декабря, уже по возвращении с фронта, я приехал к родным в Нижний Новгород и узнал такую вещь. Шурина моего двоюродного брата весной призвали на сборы в армию.

В ту самую, которая на той стороне. В июне ему дали отпуск, и он приехал в гости к нашим в Россию. Ему говорили: оставайся, не надо туда возвращаться. Он сказал, что если не вернется, это будет дезертирством. И вернулся. Он погиб 4 августа под Луганском.