30 лет назад наша страна прыгнула в капитализм: бывший вице-премьер раскрыл закулисные подробности гайдаровских реформ
Ровно тридцать лет тому назад Россия прыгнула в капитализм. 6 ноября 1991 года президент Борис Ельцин подписал указ о назначении руководства нового кабинета министров, который остался в памяти граждан нашей страны как «правительство реформ» или «команда Гайдара». Бег на месте предыдущих правительств сменился форсированным вхождением в рынок: шоковой терапией, либерализацией цен, и, чуть позднее, ваучерной приватизацией. Одним из трех назначенных в тот день вице-премьеров ( вместе с Геннадием Бурбулисом и Егором Гайдаром) был Александр Шохин — нынешний президент Российского союза промышленников и предпринимателей. Спустя три десятилетия после того судьбоносного дня он дал очень откровенное и даже пронзительное интервью «МК».
Как президент Украины Леонид Кравчук заставил Ельцина перестать колебаться и назначить правительство реформ? Почему в гонке конкурирующих команд реформаторов победила именно команда Гайдара? Какими были скрытые от глаз посторонних взаимоотношения в руководстве «кабинета реформ»? И, наконец, что помешало команде Гайдара выполнить свое главное обещание — сделать так, чтобы через год с момента начала реформ в экономике России «все будет хорошо»? Обо всем этом и о многом другом — в интервью бывшего вице-премьера, бывшего министра труда и бывшего министра экономики России Александра Шохина.
— Александр Николаевич, а правда ли, что, назначая правительство реформ, Ельцин долго колебался и это назначение могло вообще не состояться?
— Правда. 28 октября 1991 года Ельцин объявил на Съезде народных депутатов о начале радикальных экономических реформ. На столе у президента лежали указы о назначении членов нового правительства. Но их не подписывал. Он колебался. Ему было тревожно. Но в этот самый момент, согласно рассказам, президент Украины Леонид Кравчук, находившийся с визитом в Москве, его спросил: « А почему у тебя до сих пор нет правительства? Кто у тебя эти реформы будет реализовывать?» Борис Николаевич ответил: «Да вот же, у меня на столе указы лежат!» и чуть ли не в присутствии Кравчука подписал указы о назначении трех вице-премьеров. При этом возникла смешная ситуация. Первым он подписал указ на Бурбулиса, отложил в сторону. Потом подписал указ на Гайдара — положил сверху. Третьим — указ на Шохина, который тоже был положен сверху. В таком виде они и поступили в канцелярию. В канцелярии при оформлении под первым порядковым номером был выпущен указ на Шохина, потом на Гайдара и только потом на Бурбулиса — все в обратном порядке. Так что по бюрократической линии я оказался первым членом этого правительства реформ ( смех!)
ЕГОР ГАЙДАР ОТПРАВИЛ РОССИЮ В ПУТЕШЕСТВИЕ В КАПИТАЛИЗМ
К моменту назначения правительства реформ, Ельцин очень сильно колебался. Понадобился внешний толчок, в результате которого эти сомнения, конечно, не исчезли, но были отодвинуты в сторону. Ельцин тогда пошел на большой риск, дав полномочия людям, которых он, мягко говоря, плохо знал. Но он поверил в саму идею радикальных реформ. Других претендентов на пост главы правительства — действующего и.о. премьера Олега Лобова и бывшего первого зампреда совмина РСФСР Юрия Скокова - он лично знал по Свердловску и сильно им доверял. Но в итоге были выбраны люди, которые пообещали ему, что через год все будет хорошо — не хуже чем в Польше, которая, начав реформы, привела страну к позитивным экономическим показателям.
ТЯЖЕЛЫЕ БУДНИ ПРАВИТЕЛЬСТВА РЕФОРМ
— Об обещании «сделать так, как в Польше» мы еще поговорим. Но только ли оно определило выбор президента в пользу Гайдара, а не Лобова или Скокова? И как Гайдар вообще попал в поле зрения Ельцина?
— Будущий руководитель аппарата правительства реформ Алексей Головков, будучи руководителем секретариата Геннадия Бурбулиса, указал на Гайдара и его коллег как на людей, которые могут, во-первых, написать качественную экономическую программу, а, во-вторых, заняться ее реализацией. Что же до Лобова и Скокова, то поскольку Ельцин был противником коммунистического реванша, он хотел сделать все, чтобы его не допустить. А еще он испытывал ощущение, что все чиновники старой закалки ментально «лягут» под советскую союзную номенклатуру. Ему хотелось показать, что именно он является драйвером всех экономических и политических реформ. И ему нужна была команда, которая сама обладала вот этим драйвом. Он чувствовал, что « старым, проверенным кадрам» этого драйва не хватает. Ему приходилось их подхлестывать и подзаряжать. Именно он в тот момент был энерджайзером.
— Почему Гайдару удалось опередить другие команды либеральных экономистов, работавших на своими программами на дачах в том же самом российском правительственном поселке Архангельское? Были ли, например, какие-то шансы на успех у программы эволюционных реформ тогдашнего министра экономики России Евгения Сабурова?
— Я хорошо знал многих членов команды Сабурова, включая самого Евгения Федоровича. Они писали свою программу на шестой даче Архангельского. Кроме Сабурова там были еще Владимир Лопухин, Иван Матеров, с которыми я раньше работал в Институте народно-хозяйственного прогнозирования. Я был послан к ним парламентером с предложением объединить усилия и включить часть их предложений в нашу программу. А еще, что было, конечно, несусветной наглостью, мы предложили им посты в правительстве, которые нам самим пока еще никто не предлагал. В частности Владимиру Лопухину был предложен пост министра энергетики, который он, кстати, потом и получил.
При этом нам никак не удавалось - объединить усилия с командой Явлинского. Григорий Алексеевич не хотел делить — не хочу сказать, славу, на тот момент никакой славы не было, была лишь шкура неубитого медведя. Не берусь судить, так оно или нет, но вот некоторые мои коллеги считали, что ему интереснее пропустить вперед кого-то другого, кто сделает черновую работу и как камикадзе быстро вылетит. И вот тогда можно проводить свою экономическую политику — в условиях того, что основная часть демонтажа советской плановой экономики будет уже произведена. Кроме того, Григорий Алексеевич считал, что он в состоянии реализовать свою программу только на посту премьера союзного правительства. Явлинский не рассматривал возможность построить российскую экономическую политику без увязки с союзной. А Ельцину был не нужен тот, кто хотел себя реализовать на союзной площадке.
«ГРИГОРИЙ ЯВЛИНСКИЙ СЧИТАЛ, ЧТО ОН В СОСТОЯНИИ РЕАЛИЗОВАТЬ СВОЮ ПРОГРАММУ ТОЛЬКО НА ПОСТУ ПРЕМЬЕРА СОЮЗНОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА»
— Итак, с командой Сабурова вы нашли общий язык. А почему ему самому не досталось места в правительстве?
— Потому, что он хотел быть, как говорится, экономическим царем. А это место было предназначено другому — Егору Гайдару. Поэтому речь могла идти только о других членах команды в условиях очень ограниченного количества постов министров. Мы тогда реализовали подход, который может показаться не очень правильным с точки зрения баланса интересов: объединили под началом Гайдара министерство финансов и министерство экономики. Мотив был такой: если министром экономики будет человек, который будет постоянно спорить с министром финансов о проведении политики,, это превратится в дополнительную головную боль для правительства. Поэтому у Гайдара были отдельные первые замы в минфине и минэкономики. Но их задачей было не формировать политику, а воплощать в жизнь уже принятые решения. Спустя несколько месяцев министерства поделили, назначив отдельных министров. Это произошло когда Гайдар укрепился и по предложению Бурбулиса получил должность первого заместителя главы правительства.
— А можно ли бы осуществить то, что предлагал Сабуров — не шоковую терапию, а эволюционный подход?
— Не хотел бы разговаривать в сослагательном наклонении — что бы было, если бы. Это как в известном фильме: он нес патроны, но что бы было, если бы он нес макароны? Однако отвечу на ваш вопрос иначе. Если бы Горбачев, придя к власти в 1985 году, сразу запустил бы механизмы реальных экономических реформ, то я не исключаю, все могло бы получиться. Академик Яременко, под началом которого я стал работать в день смерти Брежнева конце 1982 года, по обмену окончил Пекинский университет. Он неоднократно предлагал использовать опыт Китая, начиная с реформ в сельском хозяйстве. Если бы Горбачев, оказавшись у руля, сразу последовал бы этому совету, все могло бы получиться. Но в течении всех шести лет в отличие от замечательного спектакля «Горбачев» этого так и не было сделано. Шанс не был использован. К 1991 году время для эволюционного подхода было уже безнадежно упущено. То, что предлагал Сабуров, не сработало бы. Было бы лишь продление агонии старого экономического строя.
— А есть у вас ответ на вопрос: почему Горбачев, обладая для этого всеми возможностями, так и не решился запустить экономические реформы по китайскому варианту?
— В 1989 году была в Совете министров СССР была создана комиссия по экономической реформе во главе с назначенным на пост вице-премьера академиком Леонидом Абалкиным. Туда были приглашены хорошо знакомые мне люди: Владимир Щербаков, Григорий Явлинский, Евгений Ясин, Геннадий Меликьян. Мне тоже было сделано предложение возглавить там направление по разработке социальных реформ. Я встретился с Абалкиным — до сих пор помню, что правительство сидело тогда в первом корпусе Кремля, там где сейчас расположены рабочие помещения президента. И на этой встрече отказался, сказав Абалкину: « Я не верю, что у вас что-то получится. Вы напишите хорошую программу. Но все закончится ничем. Нужна политическая воля на то, чтобы делать реформы. А ее пока не просматривается».
Такой политической воли не просматривалось и в период работы двух первых ельцинских правительств. В день путча ГКЧП 19 августа 1991 года я дал свое согласие занять пост министра труда России в кабинете премьер-министра Ивана Силаева. Одно из первых заседаний того правительства, в котором я участвовал в качестве министра, я запомнил на всю жизнь. На нем был доклад о заготовке веточного корма для крупного рогатого скота. Я был потрясен тем, какие вопросы обсуждаются на уровне правительства. Кормов нет, сельское хозяйство в кризисе. Надо срочно посылать людей в леса, чтобы они заготовили ветки с листиками, чтобы коровы не сдохли. Вместо того, чтобы думать, как повернуть страну в другое русло — пусть даже через период радикальных изменений, которые неизбежно будут иметь временные негативные социальные последствия — они занимались «ветками с листиками»!
— Давайте немного «отмотаем пленку назад». Когда и как вы познакомились с Гайдаром?
— Мы с ним работали в одном научно-исследовательском академическом институте. Это был созданный в 1985 году на базе Центрального экономико-математического института, где я тогда работал заведующим лабораторией, Институт экономики и прогнозирования научно-технического прогресса ( ныне это Институт народно-хозяйственного прогнозирования). Его возглавил академик Александр Анчишкин. В новый институт пришли многие звезды экономической науки — академики Станислав Шаталин, Юрий Яременко, Виктор Ивантер. Туда же пришел и Егор Тимурович Гайдар. Мы с ним сидели через стенку — в соседних кабинетах — и занимались долгосрочным стратегическим планированием. Последний документ, который мы с Егором Тимуровичем «наплодили» в качестве ответственных за свод многих отраслевых разделов - это «Комплексная программа научно-технического прогресса и его социально-экономических последствий на 1985-2005 годы». Надо ли говорить, что не все из запланированного сбылось.
Потом я ушел из института на госслужбу- помощником члена политбюро Эдуарда Шеварнадзе по экономическим проблемам. Он хотел быть в курсе этих проблем и в результате какого-то до сих пор непонятного мне механизма отбора выбрал меня. А затем несмотря на мои отказы со ссылкой на то, что мне докторскую надо защищать, меня уговорил. А Егор Тимурович ушел вскоре в Академию народного хозяйства, где возглавил Институт социально-экономической политики и с этой должности перешел в правительство. Мы встретились, зная друг друга достаточно хорошо. Нам было легко сформировать команду.
— А почему главой команды стал Гайдар, а не, например, вы?
-
— Я хорошо помню, как на 15-ую дачу Архангельского, где мы писали свою программу, приехал отец Егора адмирал Тимур Аркадьевич Гайдар, который в тот момент был завотделом в «Правде», и сказал: « Ребята, как здорово могло бы получится, если бы ваша команда называлась «Гайдар и его команда»! Это можно было бы хорошо преподнести в публичном пространстве! Народ бы поверил!» Но, если серьезно, я не претендовал на роль главы команды. Знаете почему? Я чересчур много рефлексировал, задавал много вопросов. К тому же у меня толстые стекла в очках. Я больше похож на кабинетного ученого. Мне с самого начала была отведена роль буфера. Коллеги шутили: вице-премьер по социальной политике — первый на вылет. Политика наша правильная, но социальные последствия у нее будут тяжелые. Кто-то должен будет за это ответить. И этим кто-то будешь ты!
— Прогноз в итоге не осуществился. Вы покинули правительство только в 1994 году — причем добровольно.
— В 1992 году все шло к моему недобровольному уходу. После того, как на очередном съезде народных депутатов было собрано около 400 подписей за мою отставку, я пришел к Ельцину и сказал: « Борис Николаевич, если вам вдруг понадобится меня сдать, давайте думать в обмен на что. Просто так сдавать меня смысла нет!» При этом я сделал ряд предложений по социальной политике, которые можно было бы осуществить прежде чем мне уходить под огнем критики. Потом мне Бурбулис пересказал то, как Ельцин ему описал наш разговор: « Приходит ко мне Шохин и говорит: «Сдать хотите меня? Не советую!» После этого Борис Николаевич перевел меня на другую, менее опасную позицию. Я стал вице-премьером по внешнеэкономической деятельности. Ельцин был так удивлен стилистикой моего обращения, что решил меня сберечь.
— А было ли вам страшно в момент начала работы правительства реформ? Ощущали ли вы себя камикадзе?
— Страшно за что? Я жил с семьей в Чертаново — в девятиэтажном доме, в подъезде, в котором кроме меня с супругой и детьми все остальные жильцы были переселены из одного барака. На другую квартиру мы тогда не рассчитывали. Кстати, рассказывал ли вам кто-нибудь вот эту смешную историю? 15 ноября 1991 года в зале заседаний политбюро на Старой площади прошло первое заседание правительства реформ. Борис Николаевич под прицелом телекамер говорит: « Сейчас будет сделано важное заявление. Егор Тимурович, пожалуйста». Встает Гайдар: « Мы, члены нового правительства, понимаем, какую сложную задачу нам поставил президент и поэтому мы за период своей работы никаких благ в виде квартир и или чего-то еще не будем получать. Это наше кредо!» Борис Николаевич обводит довольным взглядом прессу. Мол, вы видали какие у меня орлы!
Но тут вдруг тянет руку министр иностранных дел Андрей Козырев: «Борис Николаевич, а можно вопрос?» Ельцин, считая, что сейчас Козырев еще добавит пафоса: « Ну давайте!» Но Козырев вместо этого говорит: « Понимаете, Борис Николаевич, я съезжаюсь со своей мамой. У меня трехкомнатная квартира, а у нее двухкомнатная. Мы хотим пятикомнатную. Это можно сделать в контексте этого заявления?» Борис Николаевич опешил, осел даже несколько: « Да делайте вы что хотите! Только не надо под камеры это говорить!» На самом деле терять было особо нечего. Большинство членов команды Гайдара могли спокойно уйти в науку или в тот-же бизнес. Правда, когда я ушел в отставку в 1994 году, я счел для себя некорректным уходить в бизнес. Хотя предложения были такого рода были. Короче, было не страшно. Падать с высоты — это, конечно, больно. Но только при условии, что ты забрался высоко и на тебя много чего навешано в виде благ и привилегий.
— Чисто ради интереса: и когда у вас такие блага появились? Когда вы переселились из квартиры в Чертаново?
— Наверное, в конце 1992 года, когда стала реальной угроза смены правительства. Честно признаюсь, когда начали лететь головы в виде министерских отставок, возникло желание: если все равно придется уходить, то надо хотя бы что-то получить по итогам работы в правительстве. Единственное, что приходило в голову — получить хорошую квартиру. Но тогда в Управлении делами президента работали очень опытные хозяйственники. Тогдашний начальник Хозяйственного управления администрации президента Юрий Прошин говорит мне: « Вот есть одна классная квартира!» и дает по телефону указание мне ее показать. Я сижу у него в кабинете и слышу реакцию человека на другом конце телефонного провода: « Это ту самую квартиру, которые мы показывали тому-то и тому-то?» - и дальше называет несколько фамилий. Тут я почувствовал, что что-то не так. Поехали смотреть квартиру. Выяснилось, что квартиру освободил Хасбулатов, который переехал в квартиру, которую отказался занимать Ельцин, и теперь это жилое помещение показывают многим соискателям. В итоге мне эта квартира не досталась, нашлись более достойные люди. На этом изначально и строился расчет тех старых опытных хозяйственников. Мол, чего им квартиры раздавать! Сегодня они есть, а завтра их уволят! Зачем нам на них ресурс расходовать!
— Получается, что это заявление Гайдара было проявлением его политической наивности? Не укоротила ли эта наивность жизнь правительства?
Это заявление было ситуативным. Было понятно, что после либерализации цен народ сильно пострадает: товары на полках еще появятся, но цены уже вырастут. Это период будет самым сложным. Заявление о том, что члены правительства ничего не хотят получить от своих должностей, было в тот момент вполне уместным. Борису Николаевичу оно же понравилось, он воспринял его как правильное заявление молодого правительства! Но вы правы, наивность безусловна была. Однако на том же первом заседании нового правительства 15 ноября обсуждались и вопросы о том, какие компенсации могли бы быть предоставлены населению с учетом того, что намеченная на 2 января 1992 года либерализация цен явно ударит и по сбережениям и по текущим доходам. Высказывалось в том числе и предложение, что можно было бы землю раздать народу: обменять потерянные вклады на бесплатное предоставление земли. Но тогда решили, что это достаточно сложная задача, которую невозможно решить быстро. Поэтому обсуждение пошло в русле традиционных вещей — повышения минимальной оплаты труда и других компенсационных выплат различного рода. Наверное, зря тогда «не докрутили» тему с землей. Потом с этой идеей выступал Григорий Явлинский как кандидат в президенты. Но это уже другая история.
ЕВГЕНИЙ САБУРОВ ПРЕДЛАГАЛ СДЕЛАТЬ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ В РОССИИ БОЛЕЕ ЭВОЛЮЦИОННЫМИ. НО ВРЕМЯ ДЛЯ ТАКОГО ПОДХОДА БЫЛО УЖЕ УПУЩЕНО
— В народной памяти одна из ключевых реформ вашего правительства ваучерная приватизация осталась как синоним жульничества. Не знаю, согласитесь ли вы с этой оценкой или нет.
Не соглашусь. Жульничества не было. Другой вопрос — надо ли было ли так торопиться с безымянной ваучерной приватизацией? Не стоило ли дать людям какой-то период на то, чтобы присмотреться? Ведь многие продали ваучеры за условный ящик водки или чтобы иметь деньги на текущие расходы. Получилось, что люди получили право, но не знали, как этим правом можно было грамотно распорядится. В итоге стремление «поддержать штаны» приводило к тому, что люди избавлялись от потенциально очень крупного актива — от актива, который мог стать крупным в течении нескольких лет. Жульничеством было бы, если бы людям раздали бумажки, которые невозможно было бы обкэшить или отоварить. Ваучеры отоварить было можно. Но люди, едва сводя концы с концами, свои приватизационные чеки многократно дисконтировали: вместо получения обещанной «Волги» лишь затыкали ими дыры в текущем бюджете. Это и привело к возникновению ощущения, что их кто-то обманул. Замысел был правильным и хорошим. Правительству тогда было важно показать результаты. Одним из этих результатов и должно было стать создание рынка приватизационных чеков и шаг в сторону появления в нашей стране миллионов частных собственников. Но этот замысел лег на неподготовленную почву. Поэтому возникло ощущение его неадекватной реализации.
— А только ли поэтому реализация оказалась неадекватной? Не сыграло ли свою роль то, что у основных членов правительства не было министерского управленческого опыта?
— Мы понимали эту проблему. И поэтому некоторые министры были сохранены из старых управленческих структур. Например, первый министр путей сообщения России Геннадий Фадеев до этого был одним из руководителей министерства путей сообщения СССР. Министр торговли и материальных ресурсов России Станислав Анисимов до этого был министром материальных ресурсов СССР. И таких кадров в новом правительстве было достаточно много. Со всеми старыми кадрами беседовали на подступах к формированию правительства и пытались понять, насколько они совместимы с новой командой и идеологией реформ. У нас не было желания избавится от старых кадров. Мы понимали важность качественных управленческих процессов.
«Я СКАЗАЛ ЛЕОНИДУ АБАЛКИНУ: « ВЫ НАПИШИТЕ ХОРОШУЮ ПРОГРАММУ. НО ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ НИЧЕМ».
— А почему команде Гайдара не удалось выполнить свое главное обещание — сделать так, чтобы через год в России все было так же успешно, как в Польше?
— Потому, что Россия — это вам не Польша! Возможно расчет на то, что за год в результате радикальных реформ в России можно получить результат, похожий на польский — перейти к экономическому росту, так что народ не успеет «устать» от реформ - наверное, изначально был наивным. Другая причина состоит в том, что мы не двигались так, как двигались в Польше. На самой деле, настоящей шоковой терапии польского типа у нас не было. Вместо этого мы делали два шага вперед и шаг назад — в том числе из-за сложных взаимоотношений с Верховным Советом. В декабре 1992 года у президента закончился срок, когда он имел право издания указов, имеющих силу закона. Тогда же были заложены зачатки того противостояния, которые вылились в события октября 1993 года. В таких политических условиях было очень трудно двигаться вперед, не оглядываясь на позицию политических оппонентов. Итоги выборов в первую Государственную Думу в декабре 1993 года сделали еще более очевидным то , что надо ориентироваться на компромисс. Это сохранилось и в последующие годы. Когда в в период работы второй Государственной Думы я был первым заместителем ее председателя и лидером фракции, мы все коалиции формировали ситуативно — под конкретные законы. Чтобы что-то выиграть в стратегическом плане, надо было всегда что-то сдать взамен.
Кроме того, в 1993 году мы несколько разошлись и внутри команды. Вот что, что произошло перед выборами в первую Государственную Думу. Егор Тимурович вернулся тогда в состав правительства и, будучи первым вице-премьером, формировал партийные списки «Демократического выбора России». Меня он в эти списки не включил, сказав: « Зачем тебе идти в Думу, когда ты можешь спокойно работать в правительстве?» Я ему ответил: « Но ты же в Думу идешь!» И тут он мне дал понять: ты же понимаешь, что когда — именно когда, а не если — мы выиграем выборы, я буду премьером от партии большинства. Я у него спросил: « А что с Черномырдиным?» - « Это мы потом решим». Я спросил: «Ну и со мной потом?» Получалось, что так.
— То есть Гайдару ничто человеческое тоже не было чуждо?
— Естественно. Мы с Гайдаром, честно говоря, разошлись еще в декабре 1992 года. Он тогда не был избран съездом председателем правительства. Премьером стал Черномырдин. Виктор Степанович пригласил Гайдара на беседу о том, кого лучше оставить из старой команды, а кого можно спокойно увольнять. Егор Тимурович сказал ему: двух человек — вице-премьеров Чубайса и Салтыкова - оставить, а остальных уволить. Чубайса следовало оставить, чтобы дать ему возможность завершить приватизацию. А Салтыкова — он тогда был еще и министром науки, высшей школы и технической политики — для того, чтобы он имел возможность посодействовать Егору Тимуровичу в создании задуманного им Института экономики переходного периода. Это мне все Черномырдин рассказал, пригласив на встречу и предложив на ней остаться на посту вице-премьера. Он сказал мне тогда: « Сначала я хотел всех либералов разогнать к чертовой матери. Но, послушав Гайдара, понял, что у вас все не просто в команде!» Сразу после этого я спросил Гайдара: « Егор, а зачем ты нас сдал? Он ответил мне, может, грубовато, но зато честно: «Чем быстрее они провалятся( в оригинале было использовано другое слово), тем лучше! Быстрее вернемся!» Я сказал ему в ответ: « А почему нельзя было заранее обсудить эту тему и принять коллективное решение?» Я сказал ему: «Егор, ты не прав!»
— Давайте подобьем баланс, в чем Гайдар был прав, а в чем нет? В чем состоит значение правительства реформ для современной истории России?
— Все рискнули. И страна, на мой взгляд, не проиграла. Я не могу согласиться с негативной характеристикой 90-ых. Это годы серьезной трансформации — не без потерь и провалов, конечно. В какой-то момент ослабла сила государства. Многие лихие повороты в экономической жизни ( те же рейдерские захваты) были результатом не слабости экономической политики, а слабости самого государства. Но базовые кирпичики нового государственного устройства были заложены именно тогда. Важно помнить историю такой, какой она была на самом деле. Пустые полки магазинов появились не в октябре 1991 года, когда, вопреки нашим советам, Борис Николаевич решил «обрадовать» делегатов пятого съезда народных депутатов, объявив о запланированной на второе января реформе цен. Да, после этого заявления полки тогда окончательно опустели. Но пустыми по большому счету они были уже задолго до этого. Помню, когда я уже работал в МИДе, и начал ездить загранкомандировки, я всегда привозил не только «шмотки», но и еду ( однажды я привез из Канады макароны и уксус).
Несправедливыми являются и упреки в том, что правительство реформ способствовало распаду СССР. К декабрю 1991 года СССР уже не только фактически, но и юридически стал распадаться. Достаточно вспомнить, что 5 декабря 1991 года ( за три дня до Беловежской пущи) Верховный Совет РСФСР денонсировал Союзный договор 1922 года, тем самым завершив парад суверенитетов союзных республик. Сохранить единое целое было уже невозможно.
Помню свои настроения тридцатилетней давности. У членов правительства реформ было ощущение: если нам дадут мандат на реализацию задуманного, то надо попробовать. Мы попробовали. И, хотя многое можно было бы сделать более эффективно, был реализован не самый худший сценарий развития России.
