Спустя 28 лет после награждения Иосифа Бродского Нобелевскую премию по литературе вновь присудили русскоязычному писателю. Но в России эта новость вызвала неоднозначную оценку – первым делом комментаторы стали обсуждать, «наша» она или «не наша»: и по месту рождения, и по месту проживания, и по политической позиции.
До Иосифа Бродского из «наших» премию получал Александр Солженицын. После получения премии его выслали из страны, Бродский получал ее уже в эмиграции. Алексиевич, хоть тоже долгое время работала в Европе, сейчас живет в Белоруссии, часто бывает в России, выпускает книги, дает интервью, встречается с читателями. Пусть и находясь в явной оппозиции власти — и белорусской, и российской, — остается частью постсоветской жизни.
Алексиевич не пишет художественных романов, она писатель-документалист. И в этом смысле награждение ее Нобелевской премией важно не только для русскоязычного мира, но и для истории мировой литературы, потому что документалисты незаслуженно редко становятся лауреатами топовых премий. Ее книги — сложно смонтированные свидетельства времени, голоса обычных людей, выпавших из официальной истории, наполненной сухими датами, фактами и именами политиков.
«Я складываю мир своих книг из тысяч голосов, судеб, кусочков нашего быта и бытия. Каждую свою книгу я пишу четыре-семь лет, встречаюсь и разговариваю, записываю 500–700 человек. Моя хроника охватывает десятки поколений. Она начинается с рассказов людей, которые помнили революции, прошли войны, сталинские лагеря, и идет к нашим дням — почти 100 лет. История души — русской души. Или точнее, русско-советской души», — пишет Алексиевич про свой творческий метод.
Главные ее книги — про войну. Про Великую Отечественную, войну в Афганистане. Есть книга о чернобыльской катастрофе, которая метафорически тоже про войну — войну человека с неизвестным. Потому что она, по мнению самой писательницы, для русского человека — самая главная мера ужаса, противовес жизни: «Мы или воевали или готовились к войне. Иначе никогда не жили. Мы даже не подозревали, насколько мы — военные люди. Наши герои, наши идеалы, наши представления о жизни — военные». Алексиевич не раз обвиняли в фальсификации истории, развенчивании героических мифов, а советские критики упрекали еще и в пацифизме. Однажды обвинения довели Алексиевич до суда — после выхода ее книги «Цинковые мальчики» матери погибших в Афганистане солдат подали на нее в суд «за клевету».
Судя по первой реакции в России, отношение к награде и к самой писательнице у нас явно противоречивое.
Нашлось немало людей, посчитавших, что премию ей дали за политику, а писать-то она, дескать, и не умеет. Действительно, что это за писатель, который только говорит с людьми и собирает их рассказы в книги. Но десятками лет заниматься маленьким человеком и его чувствами — многого стоит. Как оказалось, даже Нобелевской премии. Особенно «радуют» комментаторы, откровенно признающиеся, что книг ее не читали, но осуждают за «ненависть к России» — практически слово в слово повторяя знаменитую фразу «Пастернака (тоже Нобелевского лауреата) не читал, но осуждаю».
В перестроечные годы книги Алексиевич издавались многомиллионными тиражами. Сегодня пятитомник, куда вошли пять ее основных романов-свидетельств, издан в России тиражом 20 тысяч. Конечно, это трудно сравнить с миллионным тиражом книг министра культуры Мединского, где он развенчивает мифы о пьянстве и лени русского народа, но патриотизм сейчас продается куда лучше, нежели попытка понять, чем на самом деле живут люди. И даже в Белоруссии впервые был переведен на белорусский язык ее последний роман «Время секонд хэнд», пусть и тиражом всего 500 экземпляров.
Нобелевская премия, как бы ни критиковали ее в России за политизированность (особенно номинации за мир и литературу), всегда повышает статус лауреата в глазах и общества, и власти. Так уж устроены люди. Когда на вопрос «А ты кто такой» можно показать справку о Нобелевке, бонусом получаешь право говорить от лица нации, нравится это кому-то или нет. Особенно это важно, когда позиция нобелиата, как в случае Светланы Алексиевич, открыто спорит с официальной риторикой.
Так и создается необходимый противовес в обществе и стране, ведь опираться только на лояльных, как известно, трудно — опора прогибается.
Голос Алексиевич оппозиционен совсем не тем, что на встречах с читателями она ругает Путина или Лукашенко. Все ее романы-исповеди опровергают главный посыл державного государства, что испытания и страдания укрепляют нацию. Напротив — ослабляют, вплоть до полного исчезновения. Как говорит Алексиевич, собрав сотни свидетельств обычных людей (прошедших Вторую мировую войну, Афганистан или просто живших в СССР), «я начинаю думать, что страдания, напротив, цементируют человеческую душу, она больше не может развиваться. Все-таки для развития человеку нужны счастливые, нормальные условия жизни».
Она также несомненно пацифистка, что сегодня если и не приравнивается в нашей стране к предательству, то опять-таки близко к этому. Хотя нынешнему миру и отдельно постсоветскому пространству, в котором война сменяет войну, остро необходим именно женский антивоенный взгляд, противовес военной брутальной риторике, обращение не к «национальным интересам», а к проблемам и чувствам простого человека, по которому защита этих «нацинтересов» бьет в первую очередь. И это игнорирование государственных взглядов тоже вряд ли вызывает симпатии к ней у власти.
Не успела новый лауреат Нобелевской премии по литературе получить поздравления, как в соцсетях разгорелись жаркие споры, какое отношение имеет Алексиевич к России? Дескать, родилась в Ивано-Франковске. Училась и жила в Белоруссии. В последние годы много работала в Европе.
Реакция показательная. С одной стороны, мы два последних года только и говорим о «русском мире» — как общности всех русскоязычных людей, разбросанных ходом истории по разным территориям.
Но как только человек, олицетворяющий этот самый русский мир, получает признание за пределами этого мира, тут же стараемся наклеить на него национальный ярлык: «белорусская писательница», «уроженка Западной Украины».
На самом деле Светлана Алексиевич как родилась, так и живет на территории бывшего СССР, всю жизнь говорит со своими соотечественниками и пишет для них на русском языке. В каком-то смысле она, как многие родившиеся в СССР, и не заметила, что изменилась страна. С первой своей строчки, раз и навсегда выбрав жанр романа-исповеди, она не изменила ни этому жанру, ни своим героям: «Сорок с лишним лет я пишу одну книгу, веду русско-советскую хронику: революция, ГУЛАГ, война... Чернобыль... распад «красной империи»… Шла следом за советским временем. Позади море крови и гигантская братская могила…»
Как часто повторяет писательница, «испытания лагерями наш народ выдержал с б?льшим достоинством, чем испытание долларом». Российское общество, кажется, действительно все меньше хочет знать документальные свидетельства тяжелых и грязных страниц нашей истории, предпочитая им мифы и сладкие сны разума.
